— Ты этого не замечал, но все было спланировано достаточно тщательно. Документы, билеты, список вещей, которые нужно забрать или выкинуть. Мартену эта затея пришлась по душе, и он помогал, а Тим до последнего не знал. Иначе бы наверняка тебе рассказал. Ты ему, в общем-то, нравился. Я сгреб в кулак край скатерти, свисающей со стола. Любое неловкое движение — и посуда, выставленная как для королевского приема, посыпется мне на колени. Сердце билось у горла.
— Кратче, — сквозь ком в горле потребовал я.
— Ладно, — Мумр пожал плечами. — Кратче: сегодня самолет до Нью-Йорка унес на своем борту Римуса Байера, его жену и двоих их детей. Вроде как в отпуск. А там чем черт не шутит. Я выпустил мятую скатерть.
— Погоди. Он же был в разводе и подбивал клинья к Эржи? И причем тут она… Я замолчал.
— Думай, Нильс, думай, — настойчиво повторил Мумр, глядя на меня в упор, будто пытаясь передать свои мысли.
— Да быть не может, — пробормотал я.
— То, что ты сейчас сидишь за столом в доме, который стоит на улице под названием Нетинебудет, — вот это невозможно. Но ты сидишь, а улица так называется. В сравнении с этим то, что твоя жена изменяла тебе со своим начальником, а затем решила тебя так театрально бросить — так, пустяк. Близнецы смотрели на меня, открыв рты. Может, что-то пытались сказать, но я их не слышал. В голове вяло ворочались мысли. Мысль об Эржи и Римусе не была такой уж удивительной сама по себе. Но то, как они это сделали — вот что стало для меня настоящим шоком. А если бы я этого не узнал? Если бы мне никто ничего не рассказал? Я бы, наверное, в самом деле свихнулся.
— Блядский пиар-отдел, — вот и все, что я смог из себя выдавить.
— О, — вдруг сказал Мумр. — Пит пришел. По лестнице уже грохотали шаги. Кто-то радостно и громко оповещал о своем приходе. Спустя полминуты в столовой появился чернявый парень, одетый во все белое. Выглядел он странно. Белый мундир а-ля Stalin, белые джинсы, золотые мартенсы, пестрая татуировка на горле. Я рассматривал его во все глаза, а он с интересом пялился в ответ.
— Еще не начали? — поинтересовался он.
— Нет, — ответил Мумр. — Так, прояснили кое-какие детали.
— Славно, — парень покровительственно потрепал по волосам довольных близнецов и подошел ко мне, протягивая руку. — Питер. Тебя я знаю. Эти мне все уши прожужжали. Ах, Нильс, ах, как там наш мальчик! А мальчик-то ничего так. Питер довольно прищурился. Я пожал его руку и счел за благо не представляться. Я выглядел бы глупо. Да я и так, что уж, выглядел чертовски глупо. Новоприбывший плюхнулся на стул напротив меня и вытянул руки.
— Ну что, звезда, много назвездил сегодня? Мара тоже поднялась по лестнице, хотя уходила в сторону кухни. В руках она держала небольшой ведьмин мешочек. Может, он и назывался как-то иначе, но у меня других слов не нашлось.
— Прилично, — радостно оскалился Питер. — Устроим семейный просмотр?
— Я таким не интересуюсь, — Мара потрясла мешочек.
— Просмотр чего? — уточнил я.
— Порно, — ответил Пит. Я, решив, что он шутит, повернулся к Маре. Она улыбнулась и развела рука.
— А где Чайна? — я оторвал взгляд от Мары и повернулся к Мумру. — Тоже в Париже?
— Да кому он нужен, твой Чайна. Это так, прощальная гадость. В питомнике, я дам тебе адрес. Я был готов вскочить и прямо сейчас туда мчаться. Но меня, видимо, никто не планировал отпускать. Мара протянула мне мешок, в котором мягко перекатывались стеклянные шарики.
— Бери, это все твои.
— Что мои? Я заглянул в мешочек и запустил туда руки, чтобы выгрести все стекляшки. И быстрее, чем Мара успела ответить, меня захлестнуло воспоминаниями. Они были как будто мои, но принадлежали не мне. Или принадлежали мне, но не были моими. Во всяком случае, я этого не помнил. Я понял, что запутался.
Когда мне было десять, я начал слышать голоса. Они что-то от меня требовали, просили, умоляли. Некоторые устало просили просто поговорить с ними. Я не знал, кто это, и думал, что схожу с ума, пока один из голосов вдруг не стал осязаемым. Я мог потрогать этого мужчину в военной форме, похожей на форму деда, если бы захотел. Но я в ужасе смотрел на него из-за угла, в который забился, и умолял не подходить ко мне.
— Ну, ну, ты что, не слышал, что мужики не плачут? — как будто испугался полупрозрачный военный и все-таки подошел поближе, пока я изо всех сил глотал слезы и тер глаза, чтобы они перестали исторгать признаки моей слабости.
— Ну вот, переставай рыдать. Вот твой дед не плакал, когда мы с ним познакомились. От звал меня Ротмистр, кстати, — и он протянул мне свою руку. Я уцепился за нее и чуть не упал — он был ощутим, но бесплотен, и я снова залился слезами.
— Джеймс! — строго сказал Ротмистр. — Хватит рыдать, ты же не крестьянская дочь! И я перестал плакать. Голоса я с тех пор не слышал, зато был вынужден слушать комментарии Ротмистра, которыми он сопровождал каждый мой день.
Мне было тринадцать, когда я проснулся посреди ночи от странного ощущения. Просто проснулся — резко вынырнул из сна и с тяжело бьющимся сердцем разодрал глаза. Темный потолок ничем не отличался от сотни раз виденного мною темного ночного потолка. Рядом спала — так тихо, что о ней можно было забыть — младшая сестра. Пока я лежал, глядя в потолок, рассветное солнце начало потихоньку пробираться в комнату. Я вспомнил, что Ани очень хотела увидеть рассвет, и потрогал ее за плечо, стараясь разбудить. Ани не пошевелилась, а когда я потряс ее сильнее, откинулась на спину. В сером свете я увидел, как ее голова откидывается, открывая страшную рану. Господи-боже-моооой. Я сполз с кровати, посидел на холодном полу, тупо тараща глаза на силуэт Ани, вытянутый по кровати. У меня тряслись руки и пересохло горло, и мне никогда еще не было так страшно. И первое, что я подумал, глядя на бездыханное тело сестры, — меня посадят. В тюрьме будет очень и очень плохо. И я кинулся одеваться. Я вылетел на улицу, одетый совершенно не по погоде и обезумевший от страха. Шел сильный дождь, размазавший рассвет по тусклому небу, а я бежал, загребая незастегнутыми ботинками воду с дороги, и сам не знал, куда бегу. Мой путь оборвался лишь тогда, когда я налетел на мужчину в плаще и шляпе и рухнул в лужу. Мужчина выругался и вынул меня из воды, не обращая внимание на то, что я стараюсь не зарыдать.
— Эй, парень, как твое имя? Полное.
— Джеймс Андреас Нильс, — ответил я, дрожа губами и стуча зубами.
— Не отдавайте меня полиции, п-пожалуйста.
— Интересно, — сказал мужчина, отряхивая с меня воду. — Меня зовут Мумр. Пойдем в дом, напою тебя чаем. И я пошел, хотя должен был догадаться, что не надо бы идти с незнакомцем. Но мне было тринадцать, и я был уверен, что меня посадят за убийство сестры.
— Это юный Нильс, мой друг, — представил меня Мумр молодой девушке, читающей книгу в глубоком кресле. Как в фильме, рядом уютно трещал камина. Мне было тепло, я начал согреваться и засыпать.
— Привет, юный Нильс! Меня зовут Мара.
— Привет, Мара, — успел пробормотать я, засыпая, и еще добавил, совсем невнятно: — Красивое колье, Мара. Мара улыбнулась, задумчиво потрогав лежащее на ключицах алое ожерелье.
Сначала я думал, что Ротмистр обиделся на меня за что-то. Или я потерял его где-то во время моего спешного побега из дома. Заметив мое смятение и даже грусть, Мара спросила, что случилось. Я все ей рассказал. Мара развела руками и улыбнулась.
— Мертвым среди нас не место. Я тоскливо кивнул.
— Совсем-совсем?
— Совсем-совсем.
А затем я забыл его. Мне исполнилось девятнадцать, когда Мумр принял за меня решение, продиктованное, как он сказал, обещанием, которое он дал моему деду: заботиться обо мне. Как он мог дать какое-то обещание моему деду, который давно помер, я не знал, но спрашивать не стал. Мертвым не место среди нас. Они решили, что мне нужна нормальная — посмотрите на них! — жизнь. С университетом, в котором получают знания, с девушками, которых держат за руку, с родителями, которых любят. И без дома на улице Нетинебудет и всех его обитателей. Единственным, кто решил объявить мне эту новость, был Мумр — на правах старшего друга. Мара где-то пропала, а младенцы-близнецы спали и не принимали участия в совете. Остальные были в доме приходящими гостями и в данный момент отсутствовали. Мне от этих новостей было совсем не радостно.