Мы хотели с Пашкой быть серьёзными, соответствуя торжественности момента… правда, но, переглянувшись, не сдержались и одновременно прыснули, поспешно прикрыв ладонями рты.
«Нас что… увековечили? Охре… обалдеть! Ну, Настя! Придумала!»
Пока мы говорили, Ургорд принёс дров, растопил печку и уже что-то помешивал на плите в небольшой кастрюльке. Наверное, варил кашу для Насти. Мы-то успели перекусить, а она ещё ничего не ела. Настя уложила дочку на подушку и прикрыла одеялом.
— Мне нужно в ванную. Подождите, я приведу себя в порядок. Хочу вместе с Ургордом вас проводить.
Она потихоньку встала с дивана и, ступая с осторожностью, прошла в комнату. Я хотел её поддержать, но Настя убрала мою руку.
— Тимур, я уже в порядке, не беспокойся, — улыбнувшись, сказала она и скрылась за дверью.
Мы с Пашкой ещё постояли, глядя на беззвучно спящую малышку, и присели к столу. Находиться в одной комнате с Уродом было неприятно. Сразу почувствовав напряжение, сидели, молча поглядывая друг на друга. Да и он не оборачивался, продолжая непрерывно помешивать варево в кастрюльке. Тишина просто звенела.
Наконец вернулась Настя. Она уже умылась и оделась в светло-голубое хлопчатое до пят платье с маленьким кружевным воротничком. Наряд ещё больше подчёркивал её бледность, но это ей даже шло. Волосы Настя заплела в косу, лежавшую на её плече. Коса была перехвачена лентой василькового цвета, которая двумя широкими лёгкими шлейфами свисала до самой талии. Я раньше и не замечал, насколько Настя красива. Она приветливо улыбнулась нам с порога и прошла к столу, сев рядом на свободный стул.
Ургорд поставил в центр стола уже остывшие оладьи и кастрюлю с дымящейся рисовой кашей, которая походила больше на жидкий молочный суп с плавающими на поверхности золотыми кружочками масла. Вопросительно взглянул в нашу сторону:
— Пообедаете с нами напоследок?
— Мальчики, пожалуйста! — произнесла Настя с умоляющими нотками в голосе.
Мы колебались… Я вопросительно посмотрел на замершего Пашку и, переведя взгляд на напряжённо ожидавшую ответа Настю, утвердительно кивнул:
— Ладно! Так и быть, отпразднуем день рождения твоей дочки… Патимы.
Назвал малышку по имени и невольно усмехнулся. Пашка тоже прыснул. Настя с Ургордом улыбнулись, переглянувшись и… выдохнули? Напряжение сразу спало, и обстановка немного разрядилась.
***
Ургорд шёл впереди, следом мы с Пашкой, за нами — Настя. Туман клочьями расползался по кустам вдоль дорожки, и было такое впечатление, что мы идём по узкому тоннелю, стенами которого была плотная серо-молочная завеса тумана, через которую едва просматривались тёмные стволы деревьев с голыми изогнутыми ветками. Настя тронула меня за руку и прошептала едва слышно:
— Возьми, спрячь… потом посмотришь.
Я на ходу взял протянутый мне небольшой плоский свёрток и засунул в задний карман джинсов. Мы прошли ещё немного и Ургорд, дойдя до ствола большого дерева, повернулся к нам и остановился.
— Дальше сами пойдёте, — махнул он рукой вдоль убегающей вперёд тропинки. — Дорогу искать не нужно, она сама вас найдёт и выведет к деревне. Просто идите, куда ноги ведут.
Настя подошла ко мне, порывисто обняла и прошептала:
— Спасибо за всё, Тимур. Вы с Пашей очень хорошие люди и… прости нас!
Потом так же обняла Пашку, который, кажется, был не очень этим доволен, но молчал и терпеливо ждал. Настя ему тоже что-то шептала, наконец отстранившись, посмотрела на нас.
— Мы сегодня возвращаемся назад. Вернёмся или нет в ваш мир — не знаю.
Помолчав и пристально вглядываясь в нас с Пашкой, добавила:
— Мне жаль, что у нас не было достаточно времени поговорить. Так много ещё хотела сказать вам!
Мы ещё постояли какое-то время, как вдруг я почувствовал лёгкий укол возле уха…
И всё пропало.
========== Глава 11. Возвращение ==========
Проснулся от резкого звука — кричала какая-то птица. Я в орнитологии не очень: может, выпь, а может, сова. Остатки сна постепенно рассеялись, и я обнаружил, что сижу в траве среди деревьев, прислонившись спиной к стволу, а под рукой, уткнувшись куда-то мне в пузо, сопит Пашка. Вокруг сквозь неплотный туман видны высокие деревья, островки кустарников — лес.
Первая мысль: «Где это мы? Откуда нахрен лес?»
За кустарниками сквозь туман виднелось какое-то светлое пятно. Пригляделся — похоже на просвет между деревьями. Я крутил головой по сторонам и никак не мог понять, какого чёрта мы тут делаем и как вообще здесь оказались. Мистика какая-то! Я точно помнил, что сидел в проклятом доме, а Пашка ждал во дворе на улице. Тихонько потряс его за плечо:
— Паш, просыпайся!
Он завозился, что-то промычал, сонно щурясь, глянул на меня и, как и я, увидев вокруг деревья, тут же сел:
— Где это мы?
— Сам нихрена не понимаю. Пошли отсюда, тут недалеко, похоже, опушка. Из-за тумана плохо видно… Идём туда, — я кивнул на просвет, — поближе подойдём.
Пашка зябко поёживался то ли спросонья, то ли от страха. Мне тоже было не по себе. Мы медленно пошли вперёд. Кустарник рос часто, но когда подошли ближе, увидели небольшой проход между зарослями. За ними зеленела широкая лужайка, дальше опять кустарник, за ним — деревья. Кажется, это были лиственницы. Сквозь высокие верхушки пробивались лучи солнечного света, но внизу ещё клубилась пелена тумана. Мы пошли быстрее, почти побежали. Проскочили кусты и вышли на неширокую тропинку меж деревьев, уходящую дальше — к опушке.
Солнце палило уже нещадно, хотелось пить. Пройдя несколько десятков метров, вышли к проклятому дому. Когда подошли ближе… офигели. Двери и окно, через которое я наблюдал за Пашкой, были плотно заколочены досками.
Мы молча переглянулись и опять ошарашено уставились на доски. Они были старыми, посеревшими от дождей и прочих погодных заморочек, как будто приколочены давным-давно. Пашка подбежал к пеньку, на котором сидел раньше, и, нагнувшись, поднял фонарик.
— Вот же, фонарь здесь, где я сидел. А мы какого в лесу оказались? Ты же в доме был! — он стоял и вопросительно смотрел на меня, будто я знал ответ.
— Короче, Тём, пошли отсюда. Жрать охота и пить, и… чёт не по себе. Спрашивается: нахрена, вообще, сюда попёрлись? Я же говорил, что тут чёрная магия! На пробежки не пойду — даже не мечтай!
Я не стал спорить: хотелось поскорей уйти подальше от этого места, но в душе возмутился беспардонной наглости этого мелкого засранца.
«Вот же… Кто сюда рвался — я, что ли? Хорошо, хоть живы остались! На пробежки он не пойдёт! Кто бы сомневался!»
Мы скорым шагом удалялись от горелого дома, причём Пашка шагал впереди, а я, как провинившийся, — сзади. Только сейчас обратил внимание, что на нём почему-то надета моя рубашка.
«А его футболка где? Чё, вообще, блин, происходит?»
Спрашивать не стал. Злился на него, да и на себя тоже, на себя даже больше: опять повёлся на его авантюру — олень! Хотелось поддать хорошенько по маячившей впереди упёртой черепушке с развевающимися по ветру белыми вихрами.
«Вечно с ним попадаю в какие-то идиотские переделки. Оно мне надо?» — продолжал я психовать про себя.
Мы дошли до моего дома. Пашка, не оборачиваясь, махнул мне рукой с фонариком и почесал дальше. Я посмотрел с раздражением ему вслед:
«Ещё и фонарь прикарманил, умник!»
Пнув ногой калитку, обложил его про себя непереводимым на общепонятную разговорную речь словцом из местного диалекта.
Бабули дома не было: видимо, ушла либо в магазин, либо ещё куда по делам. Она была ярым общественником: почти всегда занята решением чьих-то бытовых проблем или разрешением то и дело возникающих споров между местными селянками. А если была дома, то во дворе обязательно маячили несколько оных селянок. Они садились на скамейку у забора и, негромко переговариваясь между собой, а то и переругиваясь ожидали выхода бабули. Прям как у Некрасова:
«Вот приедет барин — барин нас рассудит…»