Лена замерла и настороженно, с растерянной улыбкой, посмотрела на меня в ожидании… в ожидании, когда же я наконец отомру и стану прежним. Действительно, когда?
Обругав себя мысленно сволочью, подошёл и прижал её к себе.
— Прости, веду себя, как болван. Очень неожиданно ты появилась. Такая красивая! Вот я и… обалдел!
Лена судорожно выдохнула мне в плечо и прижалась, обхватив руками за талию.
— Я уже было подумала, что ты мне не рад. Почему не звонил? Я чуть с ума не сошла за эти дни, чего только не передумала, — она подняла голову. — Ты же рад, что я приехала?
— А сама как думаешь? Конечно рад! Давай завтракать, всё остынет. Ты же голодная?
Ступор никак не проходил. Сделал несколько неудачных попыток изобразить умирающего от голода и отложил вилку: делать вид, что всё очень вкусно, не чувствуя вкуса еды, было выше моих сил. Мне кусок в горло не лез. С извиняющейся улыбкой взялся за чай.
Ленка тем временем болтала не умолкая, что было уже хорошо, и мне оставалось только кивать и делать заинтересованную мину. Таким мудаком, как сейчас, я себя ещё никогда не чувствовал. Передо мной сидела Лена — моя Ленка! — а я ничего не чувствовал, кроме отвращения к самому себе.
«Пашка… этот её внезапный поцелуй на его глазах… да лучше бы мне сдохнуть! Господи, как же из этого дерьма выбираться-то? Мразь ты Тёма, мразь и подонок!»
Наконец пытка завтраком окончилась. Мы пошли в гостиную и я, идиот, включил телевизор. Лена, как будто споткнувшись, замерла в дверях.
— Тём, я всё-таки пришла не вовремя.
— Ну, что ты, Лен!..
— Не возражай, вижу: ты устал с дороги. Давай, тогда лучше вечером встретимся?
Я подошёл, и медленно подняв руку, отчего Ленка вся напряглась и прикрыла глаза, поправил сбившийся локон.
— Конечно встретимся, Лен! Я позвоню.
Ленка открыла глаза и посмотрела на меня, как на незнакомого:
— Нет, ты всё-таки какой-то не такой. У тебя что-то случилось, Тём? Что-нибудь серьёзное?
— Н-нет, всё нормально. Вечером поговорим, а сейчас я и правда туго соображаю, — и с усмешкой добавил:
— Ты так… удивила! До сих пор в себя прийти не могу.
В прихожей она ещё раз попыталась улыбнуться, но губы подвели — дрогнули:
— Даже не поцелуешь на дорожку?
Я наклонился и, притянув её к себе, прикоснулся губами к полураскрытому рту.
И как выстрелило картинкой: наш жаркий, кусучий, сумасшедший поцелуй с Пашкой. Дыхание сбилось, как будто получил удар под дых. Провёл губами по пульсирующей на виске жилке и отстранился.
— Нацелуемся ещё! Ты же сегодня никуда не уезжаешь?
«Тупая скотина, что ты мелешь?»
— Ладно, Тём, до вечера, позвони в семь.
— Пока. До вечера.
Уже закрывал дверь, когда она обернулась:
— Тём… у тебя кто-то есть?
— Лен, ну что ты выдумываешь? Кто у меня может быть? — и, распахнув дверь, рывком притянув её к себе, поцеловал — отрывисто, грубо.
Она застонала, вся подалась вперёд и судорожно вжалась в меня, как будто ища защиты.
Я провёл губами за ухом, зарывшись носом в шелковистые локоны: они пахли всё так же — Ленкой.
— Всё будет нормально, Лен. Всё хорошо! Не придумывай себе ничего, ладно? — прохрипел я севшим голосом.
— Угу! Я пойду. Отдыхай.
Ещё постоял, подождав когда она скроется в лифте, махнул на прощание рукой и закрыл дверь. В прихожей стояла звенящая тишина, или это у меня в голове так звенело, я не понял. Посмотрел в зеркало на долбаёба, решившего посидеть сразу на двух стульях:
— Типичный конченный у-блю-док! — произнёс раздельно по слогам, глядя с отвращением на зеркального себя. — Хорошо, говоришь? — кивнул со злой усмешкой и плюнул на своё отражение:
— С-сука!
========== Глава 17. Кисейная любовь с цветочками? ==========
Паша
После недельного рая возвращаться в город было тоскливо. Как будто все переживания и тягостные мысли, отодвинувшись на время, дали мне короткую передышку, как последний вздох умирающему, а теперь всё возвращается на свои места. Приговор никто не отменял! Это была просто отсрочка его исполнения.
Во дворе всё по-старому: бутылки из-под пива возле доминошного стола, семечная шелуха, окурки, не долетевшие до урны. И среди этого бедлама наша дворничиха: с утра безуспешно борется с вечным мусором и обнаглевшими голубями. Я уже хотел было крикнуть ей своё обычное: «Здрасьте, тёть Тась!», — как вдруг на лавке у подъезда увидел Ленку и, застряв на полушаге, следом услышал глухой шмяк моей упавшей сумки.
«Финита… приплыли! Кто бы сомневался!»
Дальше я ничего не видел, верней, не хотел ничего видеть. Всё было как в плохом кино: подбежала, пустила слезу, и финальный поцелуй главных героев. Массовка может быть свободна: «Пиздуйте, господа, из кадра, не загораживайте проход!»
— Ладно, пока! — услышал я свой голос и на негнущихся ногах потюхал дальше.
Если бы мне сейчас пустили пулю в лоб — вот это было бы самое оно: в голове противно звенело, и остановить этот мучительный звон могла только пуля.
Мамы уже не было: ушла на работу. Я зашёл на кухню, упал на табурет и завис. Всё! Материнская плата сгорела — аппарату один большой кирдык! Звон в голове продолжался, мешая думать. Сидел, тупо смотрел в пространство и ничего не видел. И больше ничего не хотел. Устал. Похер всё! Хочу в тундру, к медведям, на Северный полюс — зарыться в сугроб и сдохнуть, и чтобы никто не нашёл.
Потом пошёл в комнату и лёг на кровать, отвернувшись к стенке. Морозило. Накрылся с головой пледом. Голова не проходила. Боль отвлекала от мыслей и даже давала облегчение. Незаметно для себя уснул.
Проснулся от звонка. Звонили в дверь. Вставать не хотел, да и никого не хотел видеть.
«Отъ*битесь все! Нет меня!»
Не уходили. Ненавистный, настойчивый звон продолжался.
«Да твою же мать!»
Встал. Пошёл. Открыл. На пороге стояла Ленка.
— Чего тебе?
— Можно войти?
— Уверена, что туда попала? Квартирой не ошиблась?
— Мне поговорить с тобой надо, на лестнице будем разговаривать?
— Входи! — я нехотя отстранился, пропуская Ленку в квартиру.
«Какого хрена ей от меня понадобилось?»
— Зачем пришла?
— Может, присядем где-нибудь? Не очень-то ты гостеприимный хозяин, — бросила Ленка на меня язвительный взгляд.
— Я тебя не приглашал. Чё надо? Говори и уходи. У меня дела, — ответил, проходя в комнату.
«Ещё я перед этой курицей не распинался. Делать мне больше нечего. И чё припёрлась? Странно! Да мне пох!»
— Небогато живёте! — продолжала язвить эта стерва, оглядываясь по сторонам.
— А ты чё, в долг пришла просить?
— Ладно! Я не ругаться пришла, Паш! Извини! Хотела узнать, где вы были? Почему Тимур такой расстроенный, на себя не похож? Что случилось, можешь рассказать? — начала тараторить как обычно, присев на краешек кресла.
«Да-аа, жизнь идёт, а люди не меняются! Какой козой была, такой и осталась! Красивая, тупая кукла!»
— Ты же с ним была! Чего не спросила? — сел я на диван, положив ногу на ногу. — Я тут при чём? Ещё вопросы есть?
— Ну, ты же понимаешь, полгода не виделись! Не до разговоров нам было, Пашенька! Просто вижу, что он чем-то расстроен, а делает вид, что всё нормально. Я переживаю. У него дома всё в порядке?
— Вот когда до разговоров будет, тогда и спросишь. Не по адресу обратилась!
— Паш, не веди себя так по-хамски! Я с тобой нормально разговариваю, но могу поговорить и по-другому!
Глаза этой козы недобро сузились и приобрели металлический оттенок.
«Бля! Волчица! Того и гляди, горло перекусит!»
— Лен, тебе чего от меня надо, не пойму? Чё за угрозы? Ничего, что ты у меня дома?
На этом запас хороших манер иссяк, и Ленка пошла в наступление:
— Ты думаешь, я слепая? Ты же Тимуру про меня без конца всё нашёптываешь! Хочешь нас разлучить? Думаешь, я не знаю про твои «голубые» мысли насчёт него? — сочился ядом её язык, а лицо исказила гримаса ярости.
— Пошла вон!
— «Пошла вон?» Паша, тебе со мной лучше дружить. Ты же не хочешь, чтобы вся школа узнала о твоей «голубой» крови? И держись от Тимура подальше! Не хватало ещё, чтобы из-за тебя у него были неприятности. Друг-пидор — плохая история. Ты меня понял? — и, направляясь в прихожую, со змеиной улыбкой добавила: