МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ!
Мы лежали лицо в лицо, смотрели напряжённо глаза в глаза, пытаясь угадать мысли друг друга. Пашка вдруг громко фыркнул, и два совершенно обессиленных чудика, ещё не отдышавшихся после сумасшедшей скачки, начали смеяться — безудержно, радостно, счастливо. Я пригладил торчащие во все стороны, мокрые вихры моего любимого суслика, ткнулся губами во влажный нос, приподнялся и осторожно с хлюпом вышел, откинувшись рядом на подушку.
Мы это сделали! Ура!
Лена
Мы лежали голые на пушистом ковре гостиной, отдыхая и разговаривая после как всегда продолжительного, крышесносного секса.
За окном начинался рассвет, но в комнате ещё царил полумрак, едва подсвеченный маленьким светильником-лесовичком, освещавшим, скорей, себя самого, чем окружающее пространство.
— Детка, я тебя понял, — он хохотнул, — только вот даже не знаю, как скажу своим мужикам, что им нужно проследить за школьником. Он снова рассмеялся. — Это ж — п*здец! Сказать, не скажут — не посмеют, но за глаза… Я уже представляю себе эту сюр-картинку. Но это — бог с ним, разберёмся! Сама-то потом не пожалеешь? — он повернулся ко мне боком, опёршись головой на согнутую в локте руку. — Не боишься брать грех на душу? А, солнышко?
— Не боюсь! Беру пример с тебя: моё принадлежит мне! Ты же сам говорил, что я способная ученица, — хмыкнула я, зарываясь пальцами в его короткие, жёсткие волосы. Он притянул меня, положив к себе на грудь. Наши взгляды встретились. Не спеша втянул ртом мои губы и провёл языком по кромке зубов. Отстранился с громким, нарушившим тишину, чмоком.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты этого заслуживаешь, малышка. Дорогу тебе расчищу, но Тимура обещать не могу. Тут уж ты сама должна постараться. Ты же у меня умница? — опять хохотнул он. — Всё знаешь, всё умеешь! — и, помолчав, продолжил уже без смеха:
— Видно, сильно зацепила его эта краля, раз он отправил тебя в отставку. А? Как думаешь: серьёзно это у него, или так — поменять обстановку? Может, мальчику просто порезвиться захотелось, на свеженинку потянуло? А ты скачки с препятствиями устраиваешь. Может, не стоит торопиться? Попробуй сама вернуть — своими силами. Сколько вы вместе?
— Много… давно. Мне плевать, что там у него — любовь или «свеженинка». Я уже всё решила — он мой! И будет моим! — упрямо гнула свою линию. — Ты же не передумал помочь?
— Да нет! Как скажешь. Будешь мне должна! За «так» я ничего никогда не делаю, даже для тебя, солнышко! — сказав, потянулся и чмокнул меня в нос. Только его холодный, блеснувший металлом взгляд, мгновенно парализовавший тело жгучим, смертельным ужасом, не сочетался с невинной лаской и мягким, расслабленным голосом.
— Ч-чего ты хочешь?
Он сел, прислонившись спиной к креслу, и сделал пару глотков из плоской бутылки. В нос тут же ударил резкий, неприятный коньячный запах. Пить я не умела и не любила. Иногда позволяла себе несколько глотков слабоалкогольных коктейлей.
— Есчё н-э-п-р-и-д-у-м-а-л, — дурашливо ответил он, с усмешкой посмотрев прищуренными взглядом.
— Поживём — увидим, лапочка. Меня-то не забудешь? А то свинтишь в свою сказочную, хе-хе, любовь и кинешь папочку. А, детка? — он ещё раз хлебнул из бутылки и потрепал меня по голове.
— Не говори ерунды, — ответила, убирая с лица взлохмаченные пряди, — скорей, ты сам от меня откажешься. Ладно, я в душ.
Лениво поднялась с пола, но он перехватил мою руку, и тяжело на неё опершись, встал, слегка качнувшись.
— Куда это ты собралась… без меня? Не-е-т! Пошли вместе, скрепим наш договор ба-альшой хербовой печатью, ха-ха! — и, звонко шлёпнув меня по попке, толкнул в спину обеими руками, указывая направление.
========== Глава 21. Наш первый день! «Гадость какая!» ==========
Ванна наполовину заполнена красным клейким раствором, и я в ней. Я опять в Безвременье, в знакомой ванной комнате. Меня обволакивает нежное желе. Мне хорошо, даже отлично! Жар удовольствия рождается внизу живота, волнами поднимается вверх, растекаясь по всему телу, гоняя по нему толпы мурашек, наполняет каждую клеточку возбуждением и готовится вот-вот взорваться, превратив тело в клюквенный кисель. Я уже подхожу к этому желанному моменту и… просыпаюсь.
Внизу между моих подрагивающих ног торчит вихрастая, всклокоченная голова мелкого засранца, яростно терзающего мой член в попытках сделать минет. Я молча кладу руки на его голову. Пашка замирает, взглянув на меня исподлобья чернотой расширенных зрачков, и с ещё большим усердием продолжает на мгновение прерванное занятие. Боже, как же классно! Неумолимо приближаюсь к пику и в последнюю секунду отрываю Пашку, оросив его лицо выплеснувшейся вязкой, мутноватой струёй. Он мгновенье недоуменно смотрит на меня, хлопая склеенными белыми ресницами, фыркает, затем обтирает лицо о простыню и ложится рядом, прижимаясь вплотную ко мне — влажный и горячий.
— Привет, солнце! — шепчу с улыбкой и накрываю красные припухшие губы своими.
Поцелуй затягивается, рождая новую волну возбуждения. Пружина сорвана! И нам уже не страшно повторить вчерашнее, то, чего мы так долго избегали: мы больше не бежим от любви, мы больше не боимся секса. Мы приняли это н а в с е г д а! Неторопливо ласкаем друг друга, отдавая вагон неистраченной нежности. Мы любим! И опять, вопя и содрогаясь, улетаем в космические дали.
— Тём… — шепчет Пашка, щекоча ухо. — Я бы хотел так просыпаться каждое утро! Давай уедем в Москву, а?
— Малыш, не начинай. Не порть впечатление. Так хорошо!
Я чмокаю его в нос и тут же закрываю рот поцелуем, предотвращая новый поток излияний по поводу Москвы, колледжа и совместного проживания.
— Пошли вставать. В одиннадцать мои возвращаются, в двенадцать будут дома. Мы поговорим, но позже. Сейчас в душ, убираться и завтракать! Иди первый, я пока постель поменяю. И включи по пути чайник!
— Ладно, — удаляясь, недовольно бурчит Пашка, поёживаясь и почёсывая затылок.
— Паш! — окликаю я его.
Он вопросительно оборачивается.
— Иди сюда!
Он подходит. Приподнимаю его голову и притягиваю к себе за всклокоченные белые вихры. Целую. Улыбаюсь, убирая с лица непослушную прядку.
— Иди.
Пашка больше не сердится. Уходит в ванную медвежьей, подковыливающей походкой, но с лыбой на лице.
«С жопой нужно что-то делать. Где-то у мамы мазь была», — с беспокойством думаю про себя и тут же иду в родительскую спальню искать в комоде заживляющее средство.
Начинается новый день, наш первый день с Пашкой, навсегда закрывший последнюю страничку прошлой жизни, в которой мы были друзьями. Кто мы теперь? Ненавижу слово — «любовники» и никогда не произнесу его вслух. За ним прячется что-то пошлое, вульгарное и непристойное, абсолютно далёкое от любви. Кто-то, может, захочет со мной поспорить и доказать, что это совсем не так. Я и не настаиваю. У каждого своё понимание значения этого слова. Нам с Пашкой оно не подходит, мы — другое. А что, я и сам не знаю. Знаю только одно — мы всегда будем вместе! — я с ним, а он со мной. И никаких любовников!
Родители не зашли, а ворвались в квартиру, принеся с собой аромат дальних экзотических берегов, жар солнца, запах океана и дуновение южного ветра — красивые, загорелые и ужасно молодые в своих ослепительно-белых, хэбэшных, не стесняющих движения костюмах. Я, конечно, скучал, но даже не представлял, что настолько сильно на самом деле соскучился по маме и отчиму. Не очень-то люблю все эти целования-обнимания со своими: уже давно не ребёнок. А тут сам к ним кинулся, чем обрадовал и слегка удивил. Знали бы они, что не так давно в жизни их любимого сыночка был момент, когда он с ними мысленно прощался навсегда.