Даниэль глубоко вздохнул. Его взгляд блуждал по развешанным распятиям, а сознание уже настраивалось на работу с духами. Что-то вроде транса, в такой входили все колдуны, чтобы связаться с лоа, но Даниэль мог сделать это сразу.
Ему нужно пройти по обряду, который создала бабушка Шарлотты. Понять его – и распутать.
Шарлотта вернулась, зажав под мышкой пеструю курицу. В руках она держала мел и шкатулку:
– Всё, что нашла.
Даниэль не торопился брать. Он стоял, внимательно смотря на девушку, и она казалась растерянной под его взглядом. Мэтт рассказывал, что в такие моменты Даниэль становится почти пугающим для тех, кто его не знал, – слишком отстраненным.
Он уже ощущал своих лоа. Они ластились к рукам, как оставленный надолго пёс, радовались возвращению хозяина.
Шарлотта стояла, и у нее за спиной возвышалась стена из ее святынь – темных распятий. Даниэль чувствовал аромат яблок и вина, запретный плод и причастие одновременно.
Даниэль открыл старую шкатулку из темного дерева и пробежал пальцами по стеклу пузырьков, подписанных аккуратным почерком. Одного масла не хватало, и Даниэль не сомневался, что флакон где-то рядом с бабушкой Шарлотты.
Ему не требовалось общаться с мертвыми. Он выбрал «Масло подчинения». Открыл, вылил несколько капель на ладони и тщательно растер. Оставил пузырек на комоде под крестами, подошел к неподвижной старушке.
– Как ее зовут? Твою бабушку.
– Агата Дюро.
– А деда?
– Джордж Дюро.
– Он умер здесь.
Шарлотта кивнула:
– Один, сердце остановилось. Бабушка уезжала к подруге и вернулась через пару дней. Он просидел на диване всё это время, прежде чем она нашла его.
Взгляд Даниэля зацепился за выцветшую софу с уродливым пятном посередине. Понятно, почему Агата хотела связаться с мертвым мужем именно тут. Этот диван впитал части его тела.
Даниэль нашел спички и зажег оплывшие свечи. Он ощущал восторг лоа, они любили колдовство. А его собственное сердце уже начинало биться в чуть ином ритме, хотя пока Даниэль ничего не слышал.
– Hic et nunc[2], – тихо сказал он.
Лоа замерли в предвкушении. Даниэль чаще всего приказывал им на латыни, когда-то в семинарии это казалось забавным и отдавало юношеским выпендрежем. А потом Даниэль привык.
Он взял из рук Шарлотты птицу, которая встрепенулась, но не пыталась вырваться. Перехватил поудобнее нож.
– Ш-ш-ш, – Даниэль погладил курицу по голове, успокаивая, прежде чем перерезать ей горло.
Быстро сделал разрез, перевернув вниз головой трепыхнувшуюся птицу. Кровь брызнула в первый момент, а потом начала стекать. Даниэль опустил тушку и нож на пол, предлагая лоа жертву.
При обычном ритуале общения с мертвыми подобное не понадобилось бы, но сейчас воздух был почти плотным от лоа, они стекали по стенам, скрадывали всё, так что вернуть Агату Дюро стало невозможным без по-настоящему сильных ритуалов.
Только на крови.
Лоа прильнули к курице, возрадовались ей. В голове Даниэля зазвучали барабаны: древние ритмы, под которые еще его предки возносили жертвы, стремясь создать связь с лоа. Его семья явно в этом преуспела.
Лоа танцевали вокруг. Сердце Даниэля билось вместе с барабанами, которые он слышал. Комната исчезла, растворилась в мареве и шепоте лоа.
Встретимся там, где поют цикады и прошлые мечты касаются затылка.
Встретимся там, где бьют древние барабаны и лоа приникают к жертвенной крови, лакая ее невидимыми языками.
Даниэль не был уверен, это его собственные слова или шепоты лоа – возможно, отголоски человека, который умер здесь. Его призывы, его надежды, его мечты. Те, что сильнее смерти.
Лоа вились в такт барабанам, но их слишком много. Они такие плотные, что почти лишали дыхания. Зато можно было понять, что произошло: Даниэль ощущал запах скорби, чувство вины и горечь потери оседали на языке. Агата хотела связаться с мужем – но у нее не вышло. Она случайно призывала лоа, и те оставались в доме.
Пока их не стало слишком много.
Пока они не увели ее собственную душу в путешествие.
Они не могли ее вернуть.
А она не знала дорогу обратно.
Жертвы не хватало. Силы не хватало. Марево лоа оказалось слишком плотным.
Барабаны бились в висках, Даниэль дышал неглубоко, поверхностно, грудную клетку будто сжимали. Он сам не понял, как осел на пол. Он мог всё прекратить прямо сейчас, но тогда бы не вернул Агату в ее тело.
Поэтому Даниэль снял с пояса собственный нож с костяной рукояткой. Таскал его с собой, искренне веря, что нет ничего надежнее ножа. Первый подарила ему тётка, когда Даниэлю исполнилось лет семь.
Он коснулся лезвием внутренней стороны руки, чуть повыше запястья. Небольшой разрез, выпустить немного крови, а не истечь ею.