Я приоткрыла рот от удивления. Никогда не видела ничего подобного — серебряная тень теперь выглядела как настоящий олень. Крупный, на высоких стройных ногах, с массивными, ветвистыми рогами, которые он склонил к полу перед Гермионой, но не коснулся его — животное как будто зависло в воздухе; копыта терялись в голубоватой дымке.
В моей голове пролетели кадры из фильмов или картинки из книг, любезно предоставленные моим воображением. Сплошная научная фантастика, а если точнее, одная особая вещь: голограммы.
Теперь мне стало ясно, что именно разрабатывали Драко и Гермиона. Наверняка это были какие-то технологии. Ставлю десять фунтов, что секретные.
Олень тем временем величаво вскинул голову, оглядел Грейнджер и Малфоя и двинулся по комнате — не знаю, была ли у него звуковая поддержка, все окна были закрыты, и я ничего не могла услышать. Гермиона и Драко напряженно следили за его перемещениями, а через несколько мгновений одновременно посмотрели друг на друга.
Гермиона дернулась в сторону окна, чтобы запахнуть шторы, но олень уже растаял в воздухе, и я подумала, что, скорее всего, ей и Малфою не доставало какой-то ценной информации, чтобы довести голограмму до идеала.
Через три дня Гермиона заперла дом на верхний и нижний замки и ушла.
Куда-то.
***
Она вернулась спустя двадцать три дня — почти в два раза меньше, чем в прошлом году.
Через четыре дня на горизонте показался Драко. Он шел вниз по улице, подкидывая в руке тонкий прутик, и больше не оглядывался — за полтора года хорошо запомнил расположение домов. Нельзя было не заметить самодовольное выражение его лица.
Я мало понимала, что происходит. Он бодрым шагом дошел до дома Гермионы, зажав под мышкой гигантскую папку с газетными листами.
Подшивка? За сколько лет, интересно мне знать?
Невооруженным взглядом было видно, что бумага находилась там в полнейшей неразберихе, и что-то подсказывало мне, что я знала, кому предстоит разобрать этот беспорядок.
Драко постучал и отступил вбок, заняв удобную позицию и выставив вперед газетные вырезки, видимо, собираясь поразить Гермиону своей находкой.
Я хохотнула и вгляделась в окно, тщательно изучая папку: сбоку каллиграфическим почерком были выведены буквы «Е» и «П», под прозрачной верхней обложкой виднелись чьи-то фотографии и газетные статьи — я не смогла прочесть ни слова и слегка расстроилась, но в этот момент Гермиона открыла дверь и тут же наткнулась взглядом на торжествующего Малфоя.
Хотя, конечно, это я знала, что он торжествовал: перед Гермионой предстал спокойный и отрешенный Драко, замерший в ленивой позе с протянутыми вперед газетами…
Окинув его взглядом с ног до головы, Гермиона подскочила на месте — подпрыгнула, словно девчонка! — и схватила Малфоя за предплечье, согнувшись над газетами. Она жадно пробежала глазами по видневшимся вырезкам и подняла взгляд обратно на Малфоя. Их глаза встретились, и было заметно, что он еле-еле сдерживает смех или хотя бы победную ухмылку. По-видимому, это был предмет какого-то очередного спора или невыполнимая задача, с которой он справился, но даже если это и была победа над Гермионой, она все равно была довольна — наверное, это было прорывом в их работе.
На мгновение мне показалось, что Грейнджер привстанет на носочки и обнимет Драко — такая неподдельная радость светилась в глазах, — но неожиданно ее лицо изменилось. Брови сошлись у переносицы, рот распахнулся, колыхнулись крылья ноздрей. Она дернула Малфоя за руки, вынуждая прижать папку к груди, и испуганно оглядела улицу, словно проверяя, не стал ли кто случайным свидетелем этой сцены.
Мне захотелось ее успокоить — я-то видела, что вблизи четырнадцатого дома была пусто. Но она уже втащила Малфоя в дом, сурово отчитывая за проступок, смысл которого я так и не поняла.
Кажется, я слышала слово «безрассудство», что-то похожее на «статут о секретности» и незнакомое «колдография».
Смех застрял в горле, когда я бросила последний взгляд на газеты: клянусь — величественный мужчина в странном одеянии на обложке подмигнул мне и даже вяло помахал рукой.
***
Теперь я была уверена, что подшивка странноватых «ЕП» газет стала прорывом.
Работа в четырнадцатом доме кипела, Гермиона занималась без устали, Малфой постоянно шнырял туда-сюда, каждый раз возвращаясь с пакетами, набитыми всякой всячиной, включая документы, книги, какие-то колбы и склянки, странные шкурки и порошки, а один раз он даже притащил невероятных размеров кастрюлю. Гермиона, правда, тогда почему-то долго смеялась, глядя на его усилия.
Постепенно кабинет на втором этаже преобразился: все стены были обклеены бумагами, небольшими зарисовками, планами зданий и фотокарточками. А на полу были разложены книги так, что оставалась лишь тонкая петляющая тропка, ведущая от входа к противоположной стене.
***
Во время очередной перепалки Драко сурово стукнул кулаком по столу так, что тот подпрыгнул на четырех ножках, а через три дня после этого Гермиона якобы случайно высыпала на его светлую голову полбанки сушёных зеленоватых жучков.
Вопрос для осмысления: зачем ученым-техникам насекомые?
***
Слякотный февраль слегка подпортил мое настроение и умерил пыл Гермионы. Я знала: что-то волнует её, не устраивает или смущает. Возможно, это касалось Драко или же их проекта.
Она не прекратила заниматься делами — наоборот, засела за работу, тщательно проверяя всё, сделанное ранее. Часами в окне виднелась только ее ровная спина, локоть, подпрыгивающий из-за безостановочной писанины, и смятые волосы, перевязанные крупной резинкой, то и дело спадавшие на шею и плечи.
Малфоя же совсем не волновало то, что не нравилось самой Грейнджер. Их силы распределялись равномерно, и когда Гермиона стала трудиться больше, Драко в той же мере начал отвлекаться. Он плюхался на стул у окна и, беспечно закинув руки за голову, а ноги — на стол, просиживал так до вечера, бездумно уставившись в пространство.
***
Мне стыдно признаться — на День Рождения я раздобыла настоящую подзорную трубу. Тогда я смогла разобрать пару слов, написанных крупными буквами и понятным почерком на стенах кабинета четырнадцатого дома. Разобрать, но не разобраться в них. Слова казались простым набором букв, не имеющим ни падежа, ни рода, ни смысла.
Я аккуратно переписала всё на бумажку и запрятала в нижний ящик стола. Если бы вы приподняли мои детские рисунки и билеты в кино — смогли бы увидеть непонятные «азкабан», «мэнор», «бумсланг», «упивающиеся» и «руквуд», сложенные из по-детски подпрыгивающих букв.
***
Первого марта Драко с порога направился в кухню и, схватив со стола первый попавшийся карандаш, размашисто обвел на календаре двадцать четвертое число.
***
За три недели я наблюдала сияние еще трижды.
Рысь скачком появилась из пустоты и замерла посреди комнаты, медленно поводя ушами и гоняя голубоватые облачка вокруг.
Белоснежный кролик юркнул под стол и облетел ножки, оставляя позади легкую дымку.
Горностай возник прямо на столе перед Гермионой, которая казалась изумленной, и слегка склонил серебристую голову.
Рано или поздно они все растворялись в воздухе.
***
В ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое я почти не спала — бодрствовала и Гермиона. Уверена, что она ни на секунду не прикрыла глаз в ту ночь — проверяла всё снова и снова, перечитывала, переписывала, переделывала всю их работу.
Надеюсь, что Малфой где-то на другом конце Лондона отоспался за нас обеих.
***
В день икс, отмеченный на календаре, я увидела, как выше по улице появился и двинулся вниз почти бегом незнакомый высокий мужчина с темными волосами и обезображенным какой-то болезнью лицом. Он тащил в руке смятый черный плащ, а из кармана у него торчала маска. Она была серебристого цвета, со странными символами и линиями на лбу и щеках; вокруг прорезей для глаз материал был сильно темнее, что напоминало о синяках. Недалеко от моего дома мужчина замер — я осознала, что его лицо, и без того изуродованное, исказилось. Выглядел он очень болезненно. Тяжело дыша, мужчина наклонился, оттер со лба выступивший пот и, уперевшись руками в колени, несколько раз глубоко втянул воздух. Мгновение — он извлек из кармана небольшую фляжку и опрокинул ее себе в рот.