В уже сгущающихся сумерках Баппа спешно покидала Дом культуры, как на парадной лестнице словно из-под земли перед ней вырос Кныш.
— Мастаева, вы разве не останетесь на танцы?
— Мне до зари вставать.
— Ну-у, какой труд без отдыха! — Кныш приблизился, и Баппа учуяла резкий запах спиртного.
— Мне сына надо подготовить к училищу, — решительно отказалась она.
— О! Вот это архиважно, архиответственно, — постановил Кныш. — Рабочий — это свято! Рабочих надо растить! А училище — кузница пролетариата. Моему подшефному — привет. Я им займусь.
То ли на счастье, то ли на несчастье, а эта шефская работа в первый год обучения заключалась лишь в том, что Кныш в их училище прочитал три лекции, во время которых Мастаев садился на последние ряды и дремал. Однако это не означало, что Ваха и к основным занятиям относился так же. Он был круглым отличником и помимо крановщика осваивал и другие рабочие профессии: водителя, электрика и сварщика.
За год учебы в ПТУ Ваха значительно повзрослел, действительно, в отличие от средней школы, многое в труде познал и хотел этим порадовать деда. Но как он поедет в Казахстан, если из-за экзаменов и производственной практики у него теперь каникулы не три месяца, а всего один, и половина уйдет на дорогу. А почему одинокий дед, который ныне на пенсии, не может приехать к нему на Кавказ? Ведь не зря он краем уха слушал лекции Кныша. Поэтому он взял да и написал письмо, и не куда-нибудь, а лично Генеральному секретарю ЦК КПСС: «…Вся власть в нашей стране принадлежит рабочим. Мой дед, Мастаев Нажа, — бывший рабочий, ныне пенсионер. Я горд, что тоже буду рабочим, и поэтому на «отлично» учусь в ПТУ. Почему мой дед не может приехать ко мне, чтобы поделиться пролетарским опытом?»
— Сынок, ты что, с ума сошел? — плакала Баппа, даже не зная содержания письма. — Твой отец из-за такой же бумажки пропал.
— Нана, не волнуйся, я пишу правду. К тому же я рабочий, которому, как говорит мой агитатор, нечего терять кроме своих цепей… Я верю в справедливость, тем более в нашей стране.
— Какой ты наивный! Как ты будешь жить? — пуще прежнего тревожится мать.
А письмо ушло, и Ваха о нем забыл. Во время каникул он стал подрабатывать на стройке, а по вечерам — любимый футбол — что еще надо молодому парню? Зато мать со страхом ждала, днем и ночью ждала, и когда в дверь постучали, она чуть было с табуретки не упала — в дверях участковый, за его спиной комендант, да совсем не злая, а, наоборот, приветливая. И тут же появился агитатор-пропагандист. Вошел. Аккуратно прикрыл дверь, с осторожностью достал из папки лист — это почерк Вахи, а на нем столько же резолюций, написанных разноцветными чернилами, сколько и разноцветных печатей.
— Я думал, Мастаев, ты на моих лекциях дрыхнешь, а ты молодцом. Есть в тебе пролетарская смелость и прямота… Правильно, — ведь хорошо составленная бумага — сила, плохо написанная — зло. Твой отец этого не усвоил.
— Вы и это знаете?! — простонала Баппа.
— Социализм — это единство воли! Ленин сказал, — Кныш поднял указательный палец. — А есть ли у нас воля? — он с удовольствием осмотрел себя. — Безволия мы не потерпим. И запомни, Мастаев, — руководить массами может только класс, без колебания идущий по своему пути, не падающий духом и не впадающий в отчаяние на самых трудных и опасных переходах. Нам истерические порывы не нужны — нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата, — и тут же он другим тоном добавил: — ПСС, том 36, страница 208. «Очередные задачи Советской власти»… Ты читал этот шедевр, Мастаев? Очень рекомендую, очень… Я верю в тебя. До свидания.
Через день Мастаевы из Казахстана получили радостную телеграмму, а месяц спустя после двадцати семи лет ссылки Нажа Мастаев вернулся на родной Кавказ. Казалось, справедливость наконец-то восторжествовала, да у старика жилья на равнине нет, а в родное горное село Макажой ему ехать запрещено. И тут юный Ваха почему-то сообразил, что больше писем писать не следует — надо обратиться за помощью к агитатору-пропагандисту Кнышу. Оказалось, что ни участковый, ни комендант, ни даже директор училища не знали, где агитатор работает или живет. У Вахи, как говорится, даже пролетарские руки чуть не опустились, как Кныш вдруг появился сам, и словно он уже знал суть проблемы:
— Да, нам надо развивать высокогорье, нам нужны в горах проверенные рабочие кадры. Как сказал Ленин, «страх создал богов… Мы должны бороться с религией». ПСС, том 17, страница 417.
— Слушайте, он с ума сошел, — на чеченском высказался дед Нажа.
— Но-но-но, полегче. Как сказал вождь, «я принадлежу к миру понятий, а не восприятий», ПСС, том 18, страницы 7–3 84,[10] — Кныш сделал шаг вперед, как-то по-блатному жестикулируя: — Еще что ляпнешь, дед, обратно в Экибастуз на шахты отправлю… Понял? Ну а так, — он вновь выправил осанку и голос, — учитывая просьбу юного пролетария, — он по-свойски ударил Ваху по плечу, — буду ходатайствовать перед исполкомом.