В обеденный перерыв по случаю дня рождения Савелия Каруселина дамы сообразили небольшой банкет. После незатейливого застолья Савелий Каруселин, приняв грамм двести клюквенной настойки, сомлел и решил немного прикорнуть на топчане в подсобке, благо начальства в лице Татьяны Васильевны сегодня в библиотеке не наблюдалось. Алкоголь и сытная закусь сделали свое дело и, едва смежив веки, младший помощник библиотекаря погрузился в объятия Морфея.
И пригрезилось ему, будто он самый что ни на есть настоящий киевский князь, облаченный в пышные собольи меха, и перенес его сон из затхлой библиотечной подсобки в роскошные хоромы. Вокруг него сновала прислуга, все били в страхе пред ним челом. Савелий Каруселин горделиво приосанился, когда сенная девка, кстати похожая лицом на библиотечную уборщицу, такая же недалёкая, но расторопная, поклонилась ему в пояс и испуганно пролепетала:
-Извольте откушать, князюшка!
Он последовал за ней. Хоромы впечатляли своими размерами и помпезностью.
"И это всё моё? Моё!"– удивлению и радости Савелия не было предела. Но вот они очутились в просторном обеденном зале. В центре стоял массивный дубовый стол, ломившийся от диковинных заморских яств и вин. Савелий Каруселин уселся во главе стола и хлопнул в ладоши.
-Развлекайте меня! Что у вас тихо как на поминках?– в новую роль он вошел однако быстро.
Тотчас перед ним материализовалась дородная музыкантша с гуслями, очень похожая на саму…завбиблиотекой Татьяну Васильевну! От удивления у Савелия глаза полезли на лоб. Гуслярша тронула пальцами струны и откуда ни возьмись, словно чёрт из табакерки выскочил шут басурманской наружности, кривляющийся и извивающийся, как обезьяна.
-Во поле берё-о-о-о-за сто-я-а-а-ла, -завыла музыкантша.
-Довольно!– грохнул кулаком по столу Савелий и посуда на столе жалобно звякнула.
Музыкантша оборвала свою заунывную песнь на полуслове и скомандовала шуту-басурманину, вошедшему в раж и выделывающему немыслимые коленца:
-Мусик! Закругляй канитель.
Парочка незаметно испарилась.
-Икорки осетровой отведать желаю, пряного посолу! -Савелий еще раз для пущей убедительности припечатал кулаком по столу.
Рядом с ним опять возникла сенная девка и поставила перед ним на стол плошку с отборной осетровой икрой. Савелий, в конец распоясавшийся и почувствовавший власть, что есть мочи заблажил:
-А теперь пшла вон, чернавка! Понаберут по объявлению!,– и шлёпнул ее пониже спины.
Внезапно челядь развернулась и…залепила ему звонкую затрещину.
-Ах вот ты где, пьянь тропическая. Ни стыда, ни совести!– гаркнула она почему-то голосом заведующей Татьяны Васильевны.
От неожиданности Савелий Каруселин вздрогнул и…проснулся.
Действительность оказалась пугающей. Он всё так же лежал на топчане в библиотечной подсобке, свернувшись в калачик, а над ним угрожающе возвышалась завбиблиотекой Татьяна Васильевна. Крепко ухватив его за шиворот, она злобно зашипела, словно гарпия:
-Чернавка, говоришь? По объявлению, говоришь? Ты уволен! Тебя не возьмут больше никуда ни по какому объявлению!
И вышвырнула обалдевшего и упирающегося Савелия Каруселина за порог библиотеки. Пролетев кубарем через ступеньки, он шлепнулся прямо в грязную лужу.
-Пошел вон, холоп!– несся зычный глас Татьяны Васильевны ему вдогонку. Воздух за ушами поверженного Савелия засвистел и ему прямо на плешивую маковку сверху шмякнулся новенький портфель из блестящего дерматина. Но он уже не обратил на это никакого внимания…
Она лежала в кровати, курила и думала о завтрашнем дне. Завтра ее жизнь изменится, поворот ожидается крутой– на все 180 градусов. Дрожь проносилась по телу от предстоящих событий. Но завтра…всё случится завтра. Она встретится с ним и наконец признается ему…
Раздавив толстыми, похожими на сардельки, пальцами очередной окурок в пепельнице, Татьяна Васильевна решительным рывком поднялась с кровати. Кровать, видавшая лучшие времена, жалобно скрипнула пружинами под тяжестью ее тучного тела. Те времена, когда они с супругом Василием Ивановичем, ныне покойным, засыпали и просыпались в обнимку. Заведующая библиотекой Татьяна Васильевна овдовела десять лет назад и тяжело переживала утрату. Каждый день, ей, возвращающейся с работы в пустую квартиру, в голову лезли тягостные думы. Постепенно она замкнулась в себе, стала холодно-отчужденной, в глазах окружающих несгибаемой железобетонной Татьяной Васильевной. На работе все побаивались и уважали ее. Татьяне Васильевне было удобно прятаться за эту маску и со временем она приросла к ней, как вторая кожа…