Сначала пришел черный слуга – не иначе, как спросив у коридорного, где ее искать. Поскольку Флавия двух слов по-испански сказать не могла, а слуга точно так же знал английский, то через несколько минут явился сам сеньор, вертя в пальцах золотую монету.
Что сказать, моя невестка знала.
– Мистера Александра Мэшема, сэр, служанка в его доме на Ямайке. Мистер Санди привез ее из Англии. Кто? Откуда знать бедной горничной, где он ее взял, но он с ней носится, как с куклой, сэр. Имя? Кассандра, сэр. Да, говорят, что ведьма, ничуть не удивляюсь, хозяин от нее без ума. Поговорить с ней? Право, сэр, это дело безнадежное. С мистером Санди не оберешься неприятностей. Если он что-то узнает… нет, нет, ни за какие деньги! Передать записку? Упаси бог! Если она скажет хозяину – мне не поздоровится. Откуда мне знать, где она научилась по-вашему?
Муж? Не слыхала. Она при мистере Санди, и уж как он ее холит, так ни одному мужу не впору. Он ее всюду с собой возит, куда бы ни ездил по делам.
О Мэшемах она рассказала все, что сеньор Лопес попросил: это секретом не было.
Надо было морочить ему голову лишь относительно меня. Если сеньор Суарес мог проследить за моей судьбой после бегства, это не значит, что он делился служебными сведениями с кузеном. Для дона Фернандо я пропала без вести среди болот Сапаты восемнадцать лет назад, и точка. Его вопросы показывали, что он не был уверен, я ли это или кто-то еще, или вовсе привидение. Раньше времени не стоило ему давать твердой уверенности.
Главное, рыбка клюнула на приманку. Каблуки и бриллианты свое дело сделали.
Опытные рыбаки не таскают рыбку сразу: они дают ей походить на крючке и потратить силы. Чем дольше он будет в сомнении, тем скорее выйдет из равновесия; а тогда с ним можно делать что угодно.
В соответствии с этими соображениями мы с Флавией тихонько улизнули из гостиницы и, наняв губошлепа-извозчика, вышли из коляски в двух кварталах от особняка Суареса. Остаток дня провели там, с семьей, которая переживала за нас страшно.
Дождались мужчин, объезжавших чиновничьи кабинеты, – их долго не было. В гостиницу нас отвозил кучер дона Федерико после ужина – в открытой коляске на чудной паре лошадей. Я красовалась рука об руку с Санди и в четверти шага позади него проходила по вестибюлю гостиницы. На свечах "Колониаль" не экономил, по стенам горели зеркальные канделябры, и в их свете я без труда разглядела знакомую бледную физиономию, так и вывернувшуюся в нашу сторону… Значит, ждал, значит, рыбка на крючке сидит крепко.
Снова он подстерег Флавию в комнатах для прислуги и сулил золотые горы.
Подозреваю, что мою невестку мучило искушение, но она его стойко вынесла и не поддалась на уговоры. Она знала, что я не посчитаюсь с родством, и может быть, поэтому только не уступила.
На другое утро (Мэшемы опять уехали с визитами) Флавия, проходя с подносом, обнаружила, что напротив моей двери околачивается какой-то черный. Я подглядела в щелочку – рожа показалась мне удивительно знакомой. Ну, конечно, это был Натан, пробившийся в доверенные лакеи, раздобревший, но проворства и пронырливости не утративший. Однако в этот раз он утерся: я весь день не выглядывала из номера, до самого прихода Санди.
Сеньор Лопес, оказывается, времени не терял – он выяснил, что дон Федерико имеет какое-то отношение к приезжим англичанам (может, слышал что-то в своей картежной компании), и утром рано нанес визит кузену с целью разузнать что возможно.
– Англичане? Да, совместное торговое дело, хорошее дело будет. Откуда знаю их?
Через прохвоста, моего зятя, он у них работал на Ямайке, когда сбежал туда с моей дочерью. Негритянка? Видел издали, ее охраняют, как любимую жену турецкого султана. Сандра? М-м… Не могу сказать. Каким бы образом она к ним попала?
Словом, ни да, ни нет; и при этом как бы мимоходом заметил, что собирается быть вечером с гостями в карточном клубе "Колониаль", – развлечься после трудов праведных. Дон Фернандо насторожился при этих словах, словно кот, заслышавший мышиное шуршание. Ему ли было догадаться, что мышкой в этой игре был он сам?
И вот вечер того знаменательного дня – двадцать второе марта, день весеннего равноденствия, бесконечно длинный день уступил место такой же бесконечно длинной ночи, луна с обкусанным краешком просвечивает сквозь резные листья махагуа. Я готова к бою, как в прежние времена – только вместо широкого кожаного пояса ребра сдавливает корсет, черт бы его побрал, и в ожидании – чтоб не тревожить небо лишними молитвами – читаю объявления о продаже домов в "Городском еженедельнике", который оставил, уходя, Энрике.
Внизу, на втором этаже, в помещении карточного клуба четверо мужчин составляли партию в вист, – Энрике и капитан против Мэшемов. Роли в этой игре были давно распределены, выучены и отрепетированы, как у добросовестных актеров.
Англичане проигрывали – чем дальше, тем больше. То есть всем посторонним казалось, что проигрывают, – на самом деле это была фикция чистой воды, счет шел только на бумаге. Но на бумаге выглядело внушительно, и к тому моменту, когда в дверях показался сеньор Фернандо Лопес Гусман, Санди имел основание пожаловаться:
– Если вы все так играете, почтенные островитяне, то нам с дядей не придется рассчитывать на то, чтобы пользоваться доходами с торговли. Все будет оседать на вашем зеленом сукне!
– Разве мы игроки! – сказал капитан. – Вот дон Фернандо – он заправский, настоящий игрок. Позвольте вам представить, господа, моего родственника, почтенного кабальеро, плантатора и коннозаводчика, к сведению неженатого сеньора Алехандро – отца красавицы на выданье. Кузен, я полагаю, ты знаком с моим зятем, доном Энрике? Мы с ним больше не в ссоре, он доказал, что был прав – то есть выбился в люди без моей помощи и куда скорей, чем я предполагал. А это мои английские друзья – сеньор Алехандро Мэшем, сеньор Джонатан Мэшем. Они большие мастера и делать дела, и отдыхать от них. Умеют проигрывать, глазом не моргнув, честное слово!
Подвинули еще один стул, подали сигареты. Энрике уступил дону Фернандо свое место в пульке – давно и тонко продуманный трюк. С капитаном на пару он сыграл несколько партий в вист, неизменно выигрывая, и предложил переменить игру:
– Вист – развлечение старушек и мелких чиновников!
Банк – игра куда более серьезная. Я, правда, до сих пор не знаю, в чем ее смысл, и боюсь, никогда уже не узнаю. Но зато я точно знала смысл игры, которую вели мои друзья и мой сын: если не шулерство, то близко к нему. Почтенного кабальеро задумали обыграть так, чтобы даже случайно не вышло промаха. Энрике морщился от всего этого; его совесть успокаивало лишь то, что суть происходящего была не в деньгах, и пускать по миру никто никого не собирался.
Для начала Мэшемы проигрывали. Мало-помалу, то уступая, то отыгрываясь, они довели свой проигрыш до суммы весьма значительной. Вокруг стола уже толпились зеваки, и хотя по правилам клуба их можно было бы заставить отойти, никто этого не сделал.
Соль состояла в том, чтобы затягивать игру, подогревая азарт, и многодневные упражнения давали себя знать блестяще. Выигрыши и проигрыши чередовались, но итог был не в пользу англичан. В третьем часу ночи сэр Джонатан изрек:
– Санди, нам пора заканчивать, если ты хочешь плыть домой на своем корабле, а не на чужом.
Это был условный сигнал.
Санди отвечал:
– По мне, играть, так до конца. Пропадай и корабль и все на свете, но я хочу взять реванш.
– Тогда поставь лучше на кон свою негритянку, – проворчал старик. – Если ты ее проиграешь, я только рад буду: она нам слишком дорого обходится.
– Не дороже, чем мужья моих кузин, – отвечал Санди, – даже если брать каждого по отдельности.
– К сожалению, я не могу поставить на карту никого из них. Их бы я проиграл нарочно, но – увы!
– А ты думаешь, для меня возможно проиграть мою черную подружку?
– Это твое дело, но проигрывать корабль я тебе не дам. Я бы советовал тебе закончить; а уж если душа горит отыграться – потряси ее шкатулку.