— Рисовые — не всегда, — с улыбкой пояснил Мамо. Было странно понимать, что человек, который, наверняка, знает десятки рецептов сладостей, сотни раз готовил каждое пирожное, что подают в этом доме, буквально живущий десертами, понятия не имеет, каковы они на вкус. — Возьми еще. Не бойся, я не потребую денег. А в следующий раз угощу тебя чем-нибудь более сладким…
— Следующий раз? — встрепенулся юноша, с недоверием глядя на протянутое ему второе пирожное, осторожно откусил и тут же продолжил: — Я все же смею надеяться, что это наша последняя встреча. Скоро работницы вернутся, мне не будет надобности выходить с кухни.
— Не надейся, — прожевав свою половинку пирожного, ответил воин. — Я теперь не соглашусь на других сладостниц, а госпожа Сора не сможет мне отказать — не так уж много у вас осталось посетителей при деньгах… пусть не таких больших, но… доход лишним не бывает. Лучше расскажи мне о себе.
— О себе я рассказал вчера. — Зэт уже не отказывался от угощения, видимо, распробовал, безропотно принимал каждый предложенный кусочек, даже не понимая, как забавляет Мамо своим поведением. — Что же еще вы хотите знать?
— Все, что ты готов рассказать.
Молодой человек притих на какое-то время, задумавшись, видимо, что же он может рассказать случайному гостю. Мамо было не особо важно, что слушать, он просто собирался отвлечь юношу от его хмурого настроения, увлечь, даже не вслушиваясь, просто скармливая понемногу свои пирожные. Но когда Зэт начал путанный рассказ о своей давней жизни, воин неосознанно увлекся сам, внимательно ловя каждую деталь, вникая в подробности, пытаясь представить все живо и четко, кажется, даже разделяя эмоции и чувства, что когда-то довелось пережить собеседнику. Он представлял всю ту тяжелую работу, что взваливали на мальчишку. Он тоже злился на жестокого хозяина, бесчеловечно обращавшегося со слугами. Так же, как и Зэт, тосковал из-за смерти его отца, бывшего единственным родственником, кто любил мальчишку. Тоже был всей душой благодарен госпоже Соре за доброту, что она проявила. Мамо будто видел эти бессонные ночи, что новый работник проводил на кухне, когда Дом Сладостей процветал, а посетителей и заказов было ужасно много. И даже, что совсем уж его удивило, возмутился этой глупой необходимости изображать сладостницу перед каким-то извращенцем…
— Погоди-постой. — Мамо резко отвел назад руку с пирожным, которое Зэт уже собирался укусить. Молодой человек перевел хмурый взгляд с угощения на посетителя. — Это ты меня сейчас извращенцем назвал, да?
— Вы сказали, что будете требовать, чтобы вас обслуживал только я. Всем известно, какие отношения зачастую у сладостниц завязываются с постоянными посетителями таких заведений, поэтому дома сладостей и зовут за глаза домами сладострастия.
Мамо рассмеялся, все же наградив работника вкусностью за честность.
— Я понятия не имел о таком. И что, у вас так же?
— Нет, что вы! У нас такой низости не водится! — Зэт деловито выпрямился, состроив надменное лицо, такое, как делала госпожа Сора, когда доказывала кому-то, что ее девушки не оказывают никаких услуг, только приносят сладости и поддерживают беседу. — Хотя, да, у нас не практикуется подобное. Есть только парочка… любимых клиентов, так их назовем. Которые прямо жениться на своих сладостницах мечтают…
— Ну, жениться я тебе, конечно, не обещаю, — с усмешкой ответил на все это Мамо, заботливо подавая собеседнику чашку. — Но вот с войны к тебе вернуться постараюсь.
— Так что, война все же будет?
Зэт замер с кружкой в руках, растерянно глядя на мужчину в ожидании ответа. Было в его глазах что-то такое, что не позволяло Мамо ответить прямо, какой-то слишком наивный страх, который, похоже, мог задушить и убить изнутри. Мужчина откинулся назад, опершись на выпрямленные руки, и нахмурился, обдумывая ответ. Меч и кинжал, лежавшие неподалеку так и притягивали взгляд, но он старался не думать о них, как об атрибутах войны. Для Ночных ведь ношение оружия являлось обязательным.
— Если ты принесешь нам еще чаю, мы поговорим и о войне, — наконец сказал он, поняв, что ему просто нечего ответить на прямой вопрос.
Когда работник, прихватив пустой поднос и даже вежливо поклонившись, покинул на время западную комнату, Мамо устало провел ладонью по лицу. Не хватало еще напугать мальчишку… С некоторых пор он был уверен, что войны их стране не избежать, хотя и были попытки наладить мир, заключить перемирия. Так считал и Хиротака, поэтому командир пытался держать свой отряд, что называется, в полной боевой готовности. На стороже. Хиротака прекрасно понимал — если война начнется, их город пострадает первым, их отряд примет на себя первые удары, совсем свежие силы врага.
— Я всегда мечтал поступить на обучение в ваш отряд, — сказал Зэт, так неожиданно оторвав Мамо от размышлений, что он даже вздрогнул, поднимая взгляд на молодого человека, уже усаживающегося напротив. На столе между ними стоял чайник, из носика которого струился пар. Приятно пахло мятой. — Но мое происхождение мне не позволяло.
— Времена меняются, — серьезно ответил воин, наблюдая за усталыми движениями. — Тебя примут, стоит попытаться, я уверен. Если уж есть желание.
Зэт только вздохнул, подперев щеки ладонями и глядя на чайник. Глаза его, похоже, устало закрывались, и юноша еле сдерживал зевоту. Вечер понемногу перетекал в поздний вечер, зазывая ночь заглянуть в гости. Уже вполне можно было зажечь свечи, ведь полумрак вокруг них постепенно сгущался, делая цвет красной юбки на платье все более глубоким и богатым. Но Мамо не посмел бы попросить о таком. Ему слишком нравилась воцарившаяся атмосфера. Темнота, принесшая с собой усталость, похоже, усмирила крутой нрав юноши.
— Вы пойдете на войну, если она начнется?
— Разумеется, — тихо ответил воин, пожав плечами. — Это мой долг, моя работа.
— Но вы бы не хотели, ведь так?
— А кто хочет войны? Лишь безумцы, готовые убивать ради удовольствия. Войны — развлечение для правящих верхушек, ведущих споры за власть и территорию. Но не для народа, который сражается от их имени, пытаясь защитить семью. Не думаю, что солдаты противника хотели нападать на наши города в прошлой войне…
— Это означает, что у них был выбор. — Зэт устало подался вперед. Ленты чайного пара ласкали лицо, но он и не думал отодвигаться. — Они могли отказаться, разве нет?
— Не такой уж и большой выбор. За неподчинением тоже наступает наказание. И если с войны мужчина еще может вернуться к любимой семье, то изменника, отказавшегося выполнять приказ главы государства, казнят без разговоров.
Молодой человек разочарованно вздохнул, опуская совсем потухший взгляд. Он выглядел таким обессиленным, будто еще не начавшаяся война уже успела наложить на него отпечаток изматывающей борьбы. В тусклом, почти сошедшем на нет вечернем свете это создавало совсем тоскливое ощущение.
— Спать, что ли, хочешь? — с тихой усмешкой спросил Мамо. Он расковырял горку подушек, раскладывая их так, чтобы лежать удобнее было, и снова посмотрел на собеседника.
— Вы меня обкормили, вот и хочу, — зевнув, пробубнил Зэт, потирая глаза. — Я привык поздно ужинать, перед сном. Вот и зеваю теперь от сытости…
Воин придирчиво осмотрел результат свой работы — практически императорское ложе — и добавил последний штрих, расстелив на полу форменную накидку. Она была плотная и теплая, чтобы можно было спать прямо на сырой земле, так что и на полу в домике человек на ней не должен был замерзнуть…
— Ложись, отдохни.
— Не положено, — мотнув головой, ответил Зэт и окончательно закрыл глаза. — Чай…
— Не бойся ты, чай я и сам попью. Ложись…
Открыв один глаз и посмотрев в сторону подушек, молодой человек задумчиво поджал губы, но очень скоро сдался и медленно пополз в их сторону, шурша мешающей юбкой и продолжая бубнить:
— Я только прилягу, а то спина устала. Спать не буду.
Он плюхнулся на развал мягчайших — кажется, мягче самого пушистого облака — подушек и вздохнул с облегчением, едва заметно улыбнувшись.