Но все равно это была замечательная лента. Я заработал кучу денег. Люди валили толпами на мою ленту. Только я никогда не видел ее целиком на экране: я просто не мог смотреть на это.
1957
СНЕГОПАД
1
Тяжелая резная дверь закрылась неслышно и плотно: теперь пути назад не было. Никита ждал этой минуты и страшился ее — спустился с приступка на тротуар и замер.
Он остался один на один с огромным городом. Три месяца провел в этом городе, но ни разу не видел его: окно выходило в тесный сумрачный дворик, за оградой поднималась глухая стена, за стеной торчал угол дома да маячил кусок неба — на небо изредка выползал кран.
Город встретил его приглушенным шумом, неумолчным и ровным, как дыхание здорового человека. Никита зябко поежился на ветру и зашагал по переулку в ту сторону, где шум был плотнее и явственней. Одежда на нем явно не по сезону: старая казенная телогрейка, такие же штаны и облезлая солдатская шапка. Лишь рубаха, сапоги да узелок в руках были собственные, из дома. Широкое, с резкими складками лицо его было неподвижным и хмурым. Маленькие, глубоко посаженные глаза глядели перед собой настороженно, с опаской.
Невеселые мысли медленно возникали в Никитиной голове. Профессор Федор Родионович сказал на прощанье: «На, Никита, получай свой глаз. Возвращайся домой, высмотри в колхозе ядреную вдовушку, и живите счастливо до ста лет».
Что ж, Никита согласен. Но просто сказать: «возвращайся», когда в кармане всего две мятые трешницы и рубль. Билет, правда, бесплатный — вместе со справкой дали солдатское проездное требование, и на том спасибо. А вот справка совсем зряшная, справка о том, что Никита Кольцов из колхоза «Заря» пролежал три с лишним месяца в больнице. Кто за эту бумажку заплатит?
Никита все же осторожно потрогал карман — бумаги и деньги на месте. Конечно, семь рублей ерунда, не шибко разгуляешься на такие сокровища. Но хочешь не хочешь, а придется тянуть их до самого дома — три дня и три ночи в поезде, а там еще от станции сорок верст. На одни папиросы и хлеб три рубля уйдет, а ведь еще подарки купить надо.
Никита представил себе, как он возвращается в колхоз, и лицо его потемнело еще больше. «Никита приехал, — скажут там. — Рассказывай, какая она стала, наша столица? Какие подарки родичам привез?»
Густой надвигающийся шум заставил его отскочить в сторону. С ревом промчалась большая машина с горой снега в кузове, и Никита на секунду подивился тому, что в городе возят снег на машинах.
Он повернул за угол, прошел еще немного и, удивленно и беспокойно озираясь по сторонам, остановился на краю огромной площади. Машины шли во много рядов, набирали скорость и скатывались в широкий бетонный лог, прорубленный прямо под домом. Мощно рокотали автобусы, бесчисленные моторы — после долгой больничной тишины шум их казался оглушительным и опасным.
Нижние этажи домов сложились в длинную стеклянную полосу, а за стеклом лежали всякие несбыточные вещи. Никита пошел вдоль витрин. У каждой вещи стояли на подставках белые цифры. Он догадался — это цены, и стал приглядываться внимательнее. Но большинство цифр состояло из двух знаков — рубахи хорошей и то не купишь на свои сокровища.
Он вздохнул, оторвался от витрин и зашагал по широкой улице. Сильный гудок разорвал шум улицы. Прервав бесконечное движение машин, заняв половину мостовой, уступом вперед, как танки, с грохотом двигались пять голубых грузовиков с косыми щитами. Первая машина, катившаяся по самой середине, соскребала снег с асфальта и отваливала его щитом на сторону, вторая снегочистка перекатывала снежный вал еще дальше, а когда проехала последняя машина, вдоль тротуара протянулись неровные грязно-серые кучи. Никита прошел еще и увидел в конце снежного вала диковинную машину с толстым желобом посередине, который задирался вверх, как оглобля. Машина медленно надвигалась на снежный вал, две изогнутые железные лапы безостановочно ворочались на шатуне, захватывали комья снега и бросали их на ленту. Лента тащила снег по наклонному желобу, и он лился серо-грязной струей в кузов самосвала.
Как завороженный, Никита шагал вровень с машиной, любуясь ее ловкой неугомонной работой. В кузове самосвала росла высокая остроконечная гора. Наконец самосвал нагрузился, дал гудок, тронулся с места — под железной оглоблей тут же встал другой. Опять заработали железные лапы, снег лился в кузов не переставая, и гора росла на глазах. Никита заметил на другой стороне улицы вход в метро: дорога к вокзалу. «Еще три погрузят, и пойду», — решил было он и в ту же секунду услышал крик: