Да, было золотое времечко. Как ты там, Иван? Слышал стороной (сам-то не сообщаешь), что лежал ты и резали тебя. Меня тоже разрезали, кого нынче не режут! Хотя, конечно, нам с тобой грех жаловаться, достигли немалых вершин. Ты теперь мосты воздвигаешь, я на электронике сижу. Читал, читал, расписали тебя, как ты детский садик из воздуха творил. Но мы тоже можем созидать, так что не зазнавайся, друг Иван Семенович. А надо будет, — и еще поднатужимся.
Видишь, как расчувствовался, это пены морские меня размягчили, глаз от них не могу оторвать.
Аккурат с тех пор мое хобби открылось, когда я в лакокрасочной отрасли заправлял. Пристрастился к цвету — и начал собирать. «Дайте мне, говорю, такой же тонкий ультрамарин, как на этом полотне!» Развивал таким путем свою отрасль.
Сначала всех маринистов подряд собирал, а после переключился исключительно на эту картинку, вот где сила и мощь.
Ничего не скажешь, «Девятый вал» — апогей! Разложил свое собрание веером — и любуюсь. Сорок семь «Девятых валов»! Годы собирал! Решил: дойду до полтинника и справлю юбилей. Тебя приглашу.
Не скажи, что картинки одинаковые. А колер! А бумага! А переливы!
Тут тоже один секрет имеется. Я сам не сразу распознал. Но вот приезжаю на Волгу, иду в галерею — опять «Девятый» висит. Неужто, думаю, из Русского музея перевесили? Кто распорядился? Потом смотрю, в Энске тоже свой «Девятый вал» выставлен, рамка, правда, другая. И все не копии — оригиналы. Что за диво?
Умные люди объяснили. Волжские купцы не желали от северной Пальмиры отставать и заказывали Айвазовскому, чтобы он и для них изобразил равноценную стихию. И мастер сам исполнял заказы — производил на свет авторскую копию. Все в дотошности повторял. У него этих «Девятых валов», говорят, шесть или восемь штук (у меня-то больше, превзошел!). И он, Иван Константинович, вообще быструю кисть имел, каждый день-два давал по новому полотну. Потом другие принялись его размножать.
А к чему я все это? Ты и в письме спрашиваешь: зачем я именно «Девятый...» у тебя попросил? И почему я только его собираю? Или не ясно еще? Я же теперь есть главный специалист — не по живописи, нет-нет, от этого уволь, с лакокрасочной отраслью давно распрощался. Я теперь главный спец по валу — то-то! Мне девятый вал сам в руки просится!
Хоть не успел дипломов заработать, гнал вал, мой багаж всегда при мне. Васмих — помнишь его? — держится за меня, ценит. Он и придумал мне главного...
Штата особого у меня нет, вместе блюдем экономию. Я да шофер Петя и три счетных машинки последней модели — вот и все мое царство. Сижу в своем кабинете наедине с этой электроникой, кнопки нажимаю, — а результат сам выскакивает.
Однако не думай, что имею спокойную жизнь. У нас ведь как: где горит, туда мы и бежим.
Как-то загорелось. Васмих призывает меня:
— Выручай, Петрович. Стихия против нас, поставки опять сорвали. Вал горит. Никак не натягиваем в этом квартале.
Тут мне и явилось!
— Давайте, говорю, Огурцова разделим.
Васмих даже не сразу понял:
— Как так? Что это даст?
— А вал снова привлечем. Повторим его.
— Кого?
Нет, еще не понимает. Пришлось объяснять ему азы экономики. Рассказал для поучительности нашу железнодорожную историю с распиской на 200 тракторов.
— Только нынче, — говорю, — такой грубый трюк не пройдет. Теперь нужна работа тонкая, современная. Вот если мы завод Огурцова разделим на два самостоятельных — что будет? Заготовки от него пойдут на сборку, а сборка-то теперь выделена сама по себе. Значит, всю стоимость заготовок, весь предыдущий огурцовский вал там сосчитают повторно: Огурцов считал, и тут посчитают, получится вроде вдвое сделано. Прибор тот же, технология не меняется, а показатели по всем статьям поднялись.
Наконец-то понял мой Васмих, загорелся, давай скорей делить Огурцова.
Вот какое я открытие сделал. Оно, конечно, в бюро патентов не зарегистрировано, но положение я спас.
Выходит, не задаром я великого мастера Айвазовского до косточек изучал. Он свой «Девятый вал» повторил, мы — свой. У нас разве не творчество?
Тем временем мы дальше развиваемся... В другой раз Васмих призывает:
— Кого теперь делить будем? Плетнева?
— Можно и Плетнева. А почему бы нам к смежникам за помощью не обратиться. Они как раз запрос прислали для согласования. Хотят повысить цену на втулку с пятидесяти двух копеек до семидесяти трех. Дайте им «добро».
На этот раз он усек без пояснений:
— Ого! Получается, что мы на каждой втулке запишем уже не полтинник, а семь гривен. Большой ты спец, Петрович!