– Ух ты, – откуда ни возьмись, объявился Милах, хотя я оставляла его в доме и строго настрого запретила всем подходить к новеньким, – будет твориться волшебство!
Гейл впервые за всё это время сделался каким-то тёплым и уютным на вид. Присел на корточки рядом с Милахом и, улыбнувшись, потрепал его по золотистым волосам.
– Ага, будет… – и заиграл.
И мелодия была такой, словно сам ветер играл на дудочке, а не человек. Неслышно было, как он дышал, как делал вдох, чтобы подуть и извлечь музыку. И сама мелодия странная, и отрывистая, и мелодичная, льющаяся непрерывным ручьём, заволокла собой всё, поглотила все прочие звуки. Даже сам свет сделался каким-то другим, будто в воздухе заплясали мельчайшие, мягкие, но яркие искры.
Козы, одна за другой, зашли в хлев. И когда Гейл закончил играть, казалось, будто само тепло дня сгустилось в этом месте, собираясь дождаться здесь завтрашнего утра, не меньше.
Почему-то, я даже не спросила, что всё это было. Откуда-то знала и так – теперь животным не навредят ни паразиты, ни холод, ни испорченное, возможно, сено, которое осталось там.
Но надо будет, конечно, всё равно заготовить нового. Пить молоко пусть и отчасти, но зачарованных коз, было как-то не по себе.
Детей же всех я разместила в том крыле приюта, где находился дракон. Комнатки там оказались тесными и необставленными, но всё же лучше, чем ничего. И точно лучше, чем любой сарай! Я даже шкуру волчью, переданную мне Ивой для новеньких, отдала самым маленьким.
И угостила всем отваром трав, жареной тыквой и лепёшками.
Но вот, что странно… Ни один из детей и слово не проронил, как ни пыталась я их разговорить.
– Это Гейл, – всё никак не выходил он у меня из головы, поэтому я не выдержала и шёпотом спросила у кудрявой рыженькой девочки, – Гейл вас запугал?
Я поймала её в коридоре у окна, за которым открывался вид на темнеющий лес. Она не боялась меня, не пыталась уйти, но молчала, лишь хлопая своими длинными пушистыми ресницами.
– Как тебя зовут, малышка? – присела я напротив неё на подоконник, стараясь вести себя как можно более не принуждённо.
Но она продолжала молчать.
И когда я попыталась коснуться её волос, собираясь сделать комплимент кудряшкам, девочка вдруг высыпала на пол пару пригоршней земли, что достала из карманов своего светлого плащика и убежала прочь.
Я, вздохнув, отправилась за ведром воды и тряпками.
Порядок всё равно нужно будет наводить, начну, значит, с этого коридора…
Потом, на ближайшее время в планах приготовить крапивный суп, накормить Шмеля хлебом и молоком за неимением чего-то более подходящего. Отправиться на поиски целебных трав. А после обследовать хотя бы ближайшие к нам дома на наличие припасов, вещей и лекарств. Обустроить несколько комнат для детей. Заняться заготовкой еды и дров на зиму.
Чем дольше я думала, пытаясь составить в уме список дел, тем больше он разрастался.
А по мокрому полу с визгом и весельем заскользил Милах. Да ещё и босиком! Как бы не занозил ногу…
– Милах, чего носишься?! Не носись по коридору! – прикрикнула я.
Он остановился в недоумении.
– А ну, давай, – сделала я как можно более грозный вид, – кыш отсюда! Это новеньких крыло, ты ведь знаешь.
– Ну, это ещё ладно, – протянул он, ладошкой почёсывая нос и тихо чихая. – А почему бегать запрещаешь?
– Потому что делать это на мокром полу плохо. Опасно.
Милах нахмурился, пытаясь сделаться внешне очень важным.
– Но ты сказала – носишься. А носиться не может быть плохо.
– Это почему же? – упёрла я руки в бока, бросая мокрую тряпку себе под ноги.
– Я носился, – начал терпеливо объяснять мне Милах, – и курица носится! И даёт яйца, то бишь – плоды. Значит, носиться хорошо!
Смех мой, наверное, слышен был во всём доме.
– Милах, милый, – едва смогла я выдавить из себя сквозь слёзы веселья, – курицы несутся. А не носятся.
– Не вижу, то есть, – тряхнул он головой, исправляясь, – разницы!
– Тогда никогда, – бросил проходящий мимо нас Славка, – не играй ни на каком инструменте. Сомневаюсь, что у тебя есть слух, если с ушами проблемы.
– Эй, – побежал Милах за ним с возмущенным возгласом, – это ты про что?! Я даже петь умею. Знаешь, как я пою?!
Их голоса отдалялись, я осталась одна. Свет из окон слабо освещал мокрый, блестящий деревянный пол. А мне вдруг сделалось так уютно, будто здесь не холодно и не сыро, а тепло и спокойно, как дома…
Со всеми этими событиями, впечатлениями, тревогами и маленькими радостями, которые цениться стали наравне с чудесами, я не заметила, какой тяжестью повисла на мне усталость.
Тыльной стороной запястья утёрла лоб, пытаясь смахнуть выбившуюся прядь волос, как вдруг заметила, что у самой теперь на одной руке пальцы окрашены в чёрный.
Странно…
Я попыталась стереть грязь тряпкой – никак.
Что ж…
Думая об этом, обошла всех болеющих детишек. Кому силой своей сбавила жар, кого напоила целебным чаем, кого просто теплее укрыла, кому принесла горячего молока, что успела надоить Ася.
Всем, бледным и исхудавшим, становилось лучше на глазах. Но этого всё же было недостаточно. Я чувствовала, просто чувствовала, что вирус в них засел крепко и сдаваться так просто не планировал. Самому маленькому из новеньких и вовсе стало совсем худо… Он лежал на соломенном матрасе под шкурой волка и тяжело, со свистом в лёгких дышал, даже не в силах разомкнуть подрагивающие веки.
Я решила, что вернусь к нему и пробуду с ним ночь, после того, как навещу Иву. Нужно обработать его руку мазью и наложить чистую повязку.
Как вдруг, проходя мимо винтовой лестницы, заметила под ней узкую дверь. И открыла просто проверить, что за ней скрывается.
Открыла и обомлела…
Вот, что с лёгкостью могло украсть моё сердце!
Комнатка небольшая, сплошь заставленная стеллажами книг, с камином и двумя креслами у него, между которыми стоял низкий столик из красного дерева. На полу, молочного цвета ковёр, окно витражное с широким подоконником, уставленным декоративными, бежевыми и шоколадными подушками. И куда ни глянь, всё в подсвечниках с почти догоревшими свечами и свисающим сосульками воском!
И мало того, что всё это было очень красиво и уютно, так ещё и полезно!
Пальцы сами собой прошлись по узорчатым корешкам книг в поисках «той самой». И нашли!
Толстый томик в кожаном переплёте с иллюстрациями трав и описанием их целебных свойств и того, что могло свойства эти усилить!
Дар мой ликовал вместе со мной, и я не сразу осознала, что некоторые слова и фразы в книге словно мерцают золотым светом.
То есть, не совсем так. Скорее я внутренним взором видела, что некоторые слова вспыхивают и горят тёплым мягким пламенем моей магии.
А именно, описание ряда ночных трав да цветов и страшного заболевания, с которым они способны помочь.
И я просто знала, сила моя мне нашёптывала так, что не услышать было бы сложно – это нужно для новеньких деток.
А может и для моих родных. Потому что заразиться лихорадкой в одном доме было немудрено.
Так что, похоже, очередную ночь мне предстояло не спать. Нужно отправляться в лес и медлить нельзя.
Глава 24
На ночь глядя никого с собой в лес я брать не собиралась, как бы ни было страшно. Даже Шмеля. Не знаю, что буду делать, если с псом что-то случиться, а не удивлюсь, если, не смотря на свою (грозную) трусость он бросится куда-нибудь в чащу, услышав там шорох или другого зверя.
Поэтому, накормив всех и заверив самых тревожных, что еда ещё осталась, да и мы раздобудем новую, ещё раз обойдя болеющих, я сделала вид, будто ухожу спать.