И полностью отдалась злости на мелкого жреца.
Правда, не бить же его было… Я до боли закусила губу, сдерживаясь.
А Гейл это воспринимал, словно за мой страх перед своей силой. Иначе, думаю, не стал бы так наглеть и искушать судьбу:
– Отказался, ведь она недостойна быть моей.
– Прости? – изогнула я бровь.
– Ценность девушки измеряется и в том, кто именно считает себя вправе на неё претендовать. Влюбись в неё короли или великие генералы, был бы другой разговор. Но раз какой-то грязный воин решился увезти её с собой, да калека-мальчишка, значит, считали они, что она достойна их. Мне нужна та, на которую не решаться такие, как они, и глаз поднять.
Я даже прекратила злиться. Я смотрела на Гейла так, словно впервые его видела.
– Серьёзно? – только и смогла выдавить из себя. – Фантазия твоя тебе во вред идёт, мальчик… Вот так напридумываешь себе образ, прошлое, а затем об реальность очень больно ударишься, сам во всё это поверив, заигравшись…
– О чём это ты, дева? – недобро сощурился он. – В силу мою не веришь?
– Магия у тебя есть… Но жрецом точно ли тебя богиня признала? Или просто решил, что оправдывать колдовство будешь её именем? – не хуже него, угрожающе сощурилась я. – Выдумал ведь про то, что испытывала она тебя? Про медведя и прочее… Откуда на самом деле шрам?
– Да как смеешь ты?! – он вдруг замахнулся на меня своим посохом, и об меня словно ударилась невидимая горячая волна.
Ударилась и рассыпалась, исчезая бесследно. Только чернота на моих пальцах вспыхнула, да пропала, вновь делая кожу белой и чистой.
– Оберег тебе подарили? – удивился Гейл, который на пальцы мои внимания, похоже, до этого момента не обращал. – Но теперь его нет! – вновь замахнулся он, пытаясь меня проклясть.
И я бы даже не испугалась, думала, что мне уже ничего не страшно! Если бы, откуда ни возьмись, к нам не выбежал Милах и не оказался между нами:
– Мамочку не тронь! – успел воинственно крикнуть он, пока в него не попал магический удар Гейла.
– Милах… – выдохнула я, бросаясь к нему, чудом успев подхватить малыша на руки, не позволяя рухнуть на пыльную землю. – Маленький, что же ты…
Он, весь белый, как полотно, кривя губы так, словно вот-вот расплачется, взглянул на меня блестящими от слёз глазами и прошептал:
– Я воином стать хочу, я тебя всегда защищать буду, Марьяна…
Перед моим внутренним взором тут же всплыла картина, как он подбегал к Рейну с просьбой сделать его воином. Тогда это показалось мне забавным, теперь же я поняла – маленький не шутил, это была не просто детская фантазия или игра, а серьёзное намерение.
И даже сейчас, наверняка мучаясь от удара, Милах об этом не желал.
– Ты уже, – всхлипнула, растрогавшись и до боли в сердце ему сочувствуя, – уже воин, маленький. Самый-самый лучший воин. Лучше всех взрослых, даже сильнее их, – заверила его, видя, как, не смотря ни на что, мальчик начинает светиться от каждого моего слова.
И я подняла полыхающий от гнева и решимости взгляд на жреца:
– А ну, исправляй, что сделал! Иначе не посмотрю, что ты ребёнок и под защитой божества ходишь!
Гейл переминался с ноги на ногу, выглядя неожиданно растерявшимся и возможно даже виноватым. Кончик его посоха выводил в пыли причудливые узоры, взгляд рассеянный блуждал по сторонам.
Будь ситуация иной, я даже пожалела бы его и подумала, что с ним всё ещё можно что-то сделать, можно договориться, как-то ему помочь, предложить остаться.
Но Милах лежал тряпочкой на моих руках. И сочувствия маг не заслуживал!
– Я… Не стану. Не… не смогу, – пролепетал Гейл. – Это ведь для тебя предназначалось, слишком сильное проклятие было. А он кроха совсем. Я… не знаю, как… отозвать магию.
Внутри меня всё похолодело и кажется, заморозило даже эмоции, оставив лишь холодную пустоту и ясные, удивительно ясные мысли.
Приложив ко лбу Милаха ладонь, я прикрыла веки и глубоко вздохнула. А выдохнула уже, словно часть себя, отдавая её малышу, делясь с ним силой благодаря своему целительскому дару.
– Гейл, – произнесла чётко и холодно, – живо, снимай проклятие, пока я помогаю ему.
И жрец провёл над нами своим посохом, что-то быстро и неразборчиво зашептав, подчиняясь.
Когда всё закончилось, Милах пошевелился, будто на пробу и поднялся на ноги, принимаясь отряхиваться так, словно не был подхвачен мною и упал всё же на землю, нацепляв на рубаху колючек и листьев.
Я с облегчением выдохнула и вдруг поняла, что знаю, как Гейл получил свой шрам на лице.
Просто знаю, будто видела это когда-то и теперь вспомнила.
И женский голос в мыслях моих, наверняка принадлежащий его богине, прошептал: «Мать всегда поймёт другую мать… Мой жрец будет тобой наказан. Пусть благодарен будет, что тобой, а не мной».
И сила его (или его богини, тут уж, как посмотреть) окончательно от нас отступила.
Я поднялась, глядя Гейлу в глаза, уже веря, что паршивец ничего не посмеет совершить против меня и приютских детей. Потому что я знаю его страшную престрашную тайну. Которую сейчас и озвучу. И знать о ней будет ещё и Арго, и Милах. И это для Гейла будет самым ужасным наказанием, ведь образ его, так тщательно им создаваемый, исчезнет безвозвратно.
– А знаешь, не отвечай, – не смогла сдержать я улыбку.
Гейл сразу не понял даже, о чём я, а от того отступил, от неожиданности испугавшись.
– Что, дева, ты чего? – глупо захлопал он глазами и сильнее сжал свой посох, словно ища в нём защиты. Казалось, вот-вот и вовсе его обнимет, прижав к себе.
– Я про медведя, – со вздохом пояснила ему и не без удовольствия заметила, как Гейл переменился в лице. – И, боюсь, мальчишка, ты не достоин ни своих братьев и сестёр, ни Софи, ни какой либо другой девушки.
– Замолчи… – прошептал он, пятясь и бледнея.
– Стой на месте, – мрачно посоветовала я ему, опасаясь всё же, что в отчаянье он успеет нас выдать.
– А ты молчи! – воскликнул он. – Молчи! Молчи!
– От чего же, – изогнула я бровь, – это очень забавная история. Печально, конечно, что тебе пришлось это пережить, споткнуться, убегая от обычного мужичка, на поле которого ты воровал кукурузу. И, упав, ты разбил лицо о черепок глиняного горшка. А он, тот мужичок, потом тебя ещё и выдрал розгами. Печально. Но история такая, что можно было бы и посмеяться, не находишь? – ободряюще улыбнулась я ему, признаю, ради того, чтобы кольнуть сильнее. – Всё дело в отношении, во взгляде на мир. Он так забавно за тобой бежал, разве нет?
Гейл, едва не плача, плотно сомкнул губы и слушал меня внимательно, вдумчиво, видимо силясь понять, откуда мне известна его история.
– Ясно, – наконец вздохнул он и опустил свой посох. – Я всё понял, не надо ничего больше говорить… И коз скажи тем мужчинам, чтобы оставили вам, потому что они тоже ваши. Скажи-скажи! А я уйду поутру со своими братьями…
– Нет, – прервала я его и он, уже собираясь вернуться в дом за своими пожитками, от неожиданности замер.
– Почему нет? Мы кочевники, я не могу остаться.
– А тебя никто и не просит, – отрезала я. – Но уведёшь ты лишь тех, кто действительно захочет уйти, понял? Я не могу позволить тебе так просто отправиться в неизвестность с малышами, когда вокруг настолько опасно. И коз мы поделим, если с тобой уйдёт хоть кто-нибудь, я не монстр какой, чтобы обрекать детей на голодную смерть!
– Ну, что молчишь?! – набросился на него Милах, сжимая ручки свои в кулаки. – Отвечай!
– А? – нахмурился Гейл.
Милах шумно, вымученно вздохнул:
– Благодари то бишь, Марьяну, за её доброту!
– С-спасибо, – не стал отпираться жрец, но в глаза нам больше не смотрел, и мгновением после скрылся за углом дома.