Выбрать главу

- Давайте соединим приятное с полезным, - сказал ему Руди. - Вы дадите мне письмо, в котором разрешите мне действовать от вашего имени, а я избавлю вас от головной боли с бесами и дьяволами.

- Какой вам с этого толк, друг мой?

- Думаю, что никакого. Но я слишком засиделся на одном месте без дела. А здесь может получиться что-то интересное.

- Опять вершить суд и выносить приговоры? - улыбнулся епископ.

- Теперь у меня нет таких полномочий, - серьезно сказал Руди. - Но я и не стремлюсь их возвратить, вы знаете.

- Ах, если вы хотите заниматься теперь такими мелочами, то возражать я не буду, - епископ сделал жест, приказав монаху отдать письмо. - Но хватит о делах! Я намереваюсь сегодня заставить вас предаться удовольствиям, которые вы столь клеймите и от которых пытаетесь бежать. Здесь делают чудесную настойку, - мечтательно сказал он, - нам зажарят целого каплуна и целую стайку перепелок, подадут пирог с ливером и колбас: черных и белых. А вы пробовали эти жаренные в масле пирожки? Они почти тают на языке, словно ангельские перья!

- Никогда не пробовал есть перья, да еще ангельские, - ответил Руди, но слушал он епископа не без удовольствия. - Для меня честь, что вы приглашаете меня. После всего, что случилось.

Что именно произошло, он уточнять не стал, но епископ понимающе кивнул. Монах, которому выпала честь читать письмо Его Превосходительству (Excellentia), был немало озадачен присутствием мирянина, который смел перечить самому епископу. Он хотел рассказать об этом братьям, но совсем забыл об этом, поскольку пришел к обеду, на котором всем долженствовало хранить молчание, а после оказалось, что один из братьев по ошибке вылил в котел с похлебкой бутыль чудесной соли от венгерской лихорадки, и остаток вечера прошел в отхожем месте. Таинственного мирянина монах встретил еще один раз, когда епископ уезжал из монастыря, и, поймав его суровый взгляд, решил, что любопытство грешно, и отбросил мысли узнать, кто этот человек, тем паче, вряд ли этого господина действительно звали Руди.

Для Лене настали темные дни. Она больше не выходила из дома без бабки, после того, как ее забросали камнями соседские дети, обозвав ведьмой. Теодора выставили из церкви за неподобающее поведение; из-за сестры он подрался даже со своими друзьями, пришел домой с разбитым носом и порванной одеждой и отлупил ее саму, пока бабка вышла в огород. Отец, несмотря на слабые протесты матушки, забрал его к себе в кузницу, учить настоящему делу, но заказов почти не было, и большую часть времени они перекладывали в кузнице крышу, чинили деревянный инвентарь и латали одежду. Лене помогала по хозяйству, стараясь стать еще незаметней, чем была, и грозная бабка иногда даже снисходила до того, чтобы погладить ее по голове.

За ужином, когда они собирались вокруг большого котелка с кашей или супом, и бабка читала молитву перед едой, семья обычно молчала, но молчание это было недобрым и осторожным. После пропажи девочек, которых так и не нашли, соседи особенно внимательно следили друг за другом, и любое слово могли истолковать превратно.

- Может быть, мне стоило бы их поискать еще один раз, - пробормотал отец как-то раз, не притрагиваясь к еде. - Лес здесь большой, но я его знаю неплохо. Как-никак с детства по нему бродил.

- Скрываясь от отцовского ремня, - проворчала бабка Магда и сурово взглянула на матушку. Та покраснела, поскольку в свое время они с отцом прятались в лесу от родителей, которые не желали их свадьбы. - Твой отец прекрасно знал, что такое приказ и дисциплина. И тебе бы не мешало просветиться. Что ты будешь делать, если встретишь медведя или волка? Стреляешь ты плохо, да и не из чего. Мушкет старый, небось, совсем вышел их строя.

- Зато бегаю быстро, - буркнул отец, и Теодор подавился кашей от смеха. Бабка, не глядя, отвесила ему подзатыльник. - А отцовский мушкет я перебираю раз в несколько дет. Что с ним случится? Только тяжелый он, и подставка под него нужна. Сейчас-то у солдат ружья...

Бабка махнула рукой.

- Никогда не интересовалась мушкетами, - заявила она, - пока в меня саму не стреляли. Вы лучше вот что скажите: я слышала, что будто в город недавно прикатил какой-то важный тип, которому до всего есть дело, что у нас творится. Будто кто-то нажаловался ему, что здесь у нас чуть ли не ведьмин холм и танцы под луной с чертями.

Отец покачал головой и взглянул на матушку.

- Я... - начала робко та, - ну... да... Правду говорят вроде.

- Ясно, - угрожающе сказала бабка. Она стянула с головы платок, который снимала редко, скрывая толстую седую косу, свернутую в пучок. - Это плохо.

Она в упор поглядела на Лене, и та немедленно уставилась в стол, будто ничего не заметила.

Давным-давно, то ли год назад, то ли раньше, Лене отправилась собирать хворост вместе с бабкой. Пока они бродили по лесу, поднялась буря, начался сильный дождь, и ветер пригнал грозу с севера. Лене смутно помнила, как сильно стемнело, и лес мгновенно стал недружелюбным и колючим, подсовывая ей в лицо ветки, а под ноги - кусты. Она металась и звала на помощь, пока не охрипла, и каким-то чудом ей удалось выйти в рощицу, где рос старый и высокий дуб. Лене не помнила ничего из того, что случилось потом, после того, как она бросилась к нему, чтобы подсохнуть под густой листвой, разве что оглушительный звук церковного колокола, словно она оказалась внутри него во время боя, но бабка говорила, что нашла ее без сознания на земле. Она говорила, что сначала даже не могла дотронуться до внучки, словно ту окутал невидимый и колючий кокон, и что ее волосы обгорели на концах. Дуб же с тех пор был расколот молнией на две части, и иногда Лене ходила смотреть на него, будто желала убедиться, что он настоящий.

Ни матушке, ни отцу бабка ничего об этом не сказала, после того, как убедилась, что Лене здорова и невредима. Но ей пришлось удостовериться и в том, что внучка после этого происшествия переменилась.

Когда Лене принесла ей черепки от пропавшего горшка, которого Магда хватилась с утра, бабка первым делом выпорола ее, уверенная в том, что девчонка сама же его и разбила. Сквозь хлюпанья носом и горькие слезы ей удалось расслышать, что Лене просто знала, где он лежит, и что она не разбивала его. Раздосадованная Магда поучила ее тогда и за вранье, и за упрямство, но после двух находок того же толка - Лене просто шла и подбирала потерянную вещь, - задумалась. Ради интереса она спрятала несколько лоскутков вокруг дома, пока все спали, и после просьбы отыскать Лене принесла их очень быстро. Девчонка никак не могла знать, где они спрятаны, и Магда не на шутку обеспокоилась.

- Господи милосердный, Пресвятая Дева, - бормотала она в церкви себе под нос, пока все пели псалмы. - Избави нас от лукавого и его даров. Не надо нам ничего, что б беду накликало. Дай нам жить хорошо и не голодно.

Пресвятая Дева ее не услышала, и Лене продолжила удивлять ее. То она ясно говорила, кто сейчас придет в их дом, то безошибочно определяла, что тот или иной человек врет... К счастью, девчонка не всегда была права, а то бы Магда заподозрила, что ту подменили цверги, чтобы посмеяться над людьми. И все же внучка изменилась, стала чураться большинства людей и возиться с животными. Лене всегда подбирала каких-то болезных заморышей - то зайца без глаза, то хромого голубя, и они быстро крепли рядом с ней.

- Что ты делаешь с ними? - спросила как-то раз ее бабка.

- Не знаю. Им плохо, они идут ко мне. Я им боль снимаю.