– Чего же ты испугалась, девочка? – провокационно бормочет он.
Лиз честно пытается вновь впасть в оцепенение, однако страх с прежней силой не возвращается.
– Ты не такой, как я.
– И слава богу, – Марис тихо смеётся. Потом задумывается. – А как у нас с основами анатомии?
– С чем? – крестьянка смущается, но всё же смотрит на него. Марис вздыхает.
– Ты голого мужчину когда-нибудь видела?
Теперь Лиз сокрушена. Она отворачивается.
– Я не буду больше разговаривать с тобой.
Вот дурочка! И он дурак, что позволил себе надеяться отвертеться от преподавания. Вопреки истинным желаниям собственника в себе. Нет, её опытности он не хотел.
– Иди ко мне, недоразумение. Другие девушки в твоём возрасте… – он обрывает себя, сообразив, что мысли Лиз вновь свернут на сестру, и со сложившимся романтическим настроем можно будет распрощаться. По той же причине не стал говорить, что будь он на месте Ресья, давно бы уже побывал у невесты под юбкой. Он может сдержать свои аппетиты, но меняться не собирается.
Стронберг натянул на лицо суровое профессорское выражение:
– Итак, господа студиозусы, спросим себя: что же отличает мужчину от женщины?
– Ум, – буркнула Элиза. Брови Мариса, выражая приятное удивление, задвигались; но девушка безжалостно добавила.
– У мужчин его нет.
Кхе-кхе, как говорят опытные преподаватели, беря паузу на обдумывание. Ну да Бог с ним, с содержанием черепной коробки!
– Фрёкен Линтрем, вы искушаете меня соблазном удалить вас с лекции…
К его удивлению, Лиз смущается всерьёз, краснеет, по-детски оправдывается:
– Я ничего… а что я?..
Чудесная игра. Марис откашливается:
– Вернёмся к теме телесных различий. Женщина предназначена природой стать матерью и кормить дитя, поэтому у неё внутри есть тайная полость для вынашивания младенца и грудь с сосцами, из коих выделяется молоко…
– Корова, – печально вздыхает Лиз. Нет сомнений, когда бы её допустили на лекцию в настоящем университете, она бы взбаламутила весь факультет.
– Строение живородящих самок похоже, – соглашается Стронберг, стараясь не обидеть её. И забывает дышать, когда тёплая мозолистая ладошка ложится ему на грудь.
– Марис… а где ты набрался этих мудрёных слов?
Ловя наслаждение звуком своего имени на её устах, он с трудом понимает вторую часть. Но понимает – и хмурится: она стремится разрушить отличную игру.
– Много ездил по миру, малышка. А можно, я изучу, правильно ли устроена твоя грудь? – ладонью он плотно обхватывает холмик размером с хороший апельсин. И прёт напролом. – Тебе для этого придётся поднять рубашечку.
Грудная клетка Лиз раздувается, как кузнечные мехи, и Стронберг догадывается – планирует завизжать. Другой рукой сноровисто закрывает рот девушки.
– Всё, всё, я уже хороший. Давай перейдём к строению мужчин?
Элиза крутит головой и рычит, а когда удаётся освободиться от его руки…
– Лучше мы перейдём к смертоубийству! У меня есть жених, сколько раз говорить?!
– Ага, и поэтому ты валяешься со мной на сеновале практически голая!
– Убью тебя, – Лиз разъярилась не на шутку. Волоски на загривке Мариса встали дыбом. И не смешно вовсе, даже редкий зверь слон боится дикую мышь.
– Убивай, – он расслабился, закрыл глаза и раскинул руки, прикинувшись трупиком. Дохлая жертва не интересна практически никому.
Лиз презрительно сморщила нос.
– Ну, хватит. Если моя одежда подсохла, я буду собираться домой.
А вот этого Марис не собирался ей позволить.
– Домой? Лиз, на дворе глубокая ночь. Что скажет Мелисса, когда ты ночью постучишься в двери?
– Хорошо, что пришла, – но девушка всё же задумалась. Надевать сырую одежду и вылезать под дождь – он так и стучал по крыше сарая, во тьме шлёпать по скользкой мокрой траве да грязи…
– Останусь, если дашь обещание, Стронберг, не приставать ко мне.
Вздох Мариса – верх притворства.
– Не могу я этого обещать. Лучше скажу по-другому – ничего против твоей воли, тебе не будет неприятно.
Элиза снова легла на сено. Поёрзала, перебралась ближе к Стронбергу на одеяло.
– Я никогда не обращала внимания, что оно колется. Ты делаешь меня слабой, барон.
По крайней мере, не «барончик». Он, видимо, подрос в её глазах.
– Жить в грязи и лишениях не означает демонстрировать свою стойкость. Только глупость и лень, нежелание выбраться оттуда.
– Ты, я так понимаю, выбрался? Или прожигал деньги родителей?
Марис не обиделся.
– Убегая из дома, я взял с собой восемьдесят крон. Все прочие деньги за одиннадцать лет я заработал своим умом и трудом. Хотя ты считаешь, что у мужчин ума нет.