– Сейчас будем отдыхать, дорогая. Ещё минутку терпения.
– Эй! – настойчиво позвала Рената из своего угла. – Ты хочешь поселить Лизу…
Не поворачивая головы, Стронберг отозвался:
– Подожди меня в кабинете прямо сейчас. Я не бегаю от разговора.
Любимая женщина в свежей рубашке, довольно мурлыкая, свернулась клубком в его постели. Что может быть прекраснее? Купаться в ванне Марис Элизе не позволил, не вполне готовый увидеть её нагой, но влажной тканью горничные тщательно обтёрли её тело, накормили воздушным омлетом и круассаном с чашечкой молока. Потом покинули спальню, возвращая хозяину дома право общения с женой. Время до этого мига он использовал с толком, с сестрой Элизы надо было переговорить.
Рената начала с возмущения.
– Ты сказал неправду, я же знаю! Не было никакого венчания!
Стронберг плотнее закрыл дверь кабинета.
– А вот теперь шведский язык будет уместнее. Значит, так, милое дитя, – он придвинул тяжёлое кресло так, что оно встало напротив дивана, и сел в него, почти уткнувшись носом в нос Ренаты, – ты одна в этом доме знаешь. Венчания действительно не было, но будет, как только я придумаю причину повторного проведения обряда для твоей сестры. Она ударилась головой и не помнит ни тебя, ни меня, ни проклятого Ресья. Я сделаю всё, чтобы она и не вспомнила много-много лет. Пока же я собираюсь жить с Элизой как с женой, надеюсь подарить ей детей и счастье. Преграду в твоём лице, поверь, я преодолею. Ты можешь стать моим союзником, помогать мне и остаться жить здесь – или завтра же отправиться в школу для девочек при монастыре далеко отсюда. Уговаривать и носиться с тобой, Рената, я не буду. Взрослая девушка, думай сама.
Сестра Лиз решала недолго:
– В школу я хочу, но чтобы в Париже и возвращаться домой на праздники. И если Элизу будут звать Алис Лалие, то моё имя пусть будет Рене. И потом ты найдёшь мне мужа.
Девчонка была очаровательна в своей продажности, и Марис лишь улыбался, сдаваясь на все её условия.
Десять минут спустя он появился в дверях спальни, да там и остался надолго, любуясь спящей девушкой. Элиза Линтрем в его постели… исполнение его мечты. И что его так зацепило в этой капризной, не слишком образованной крестьянской девчонке? Его, который укладывал на своё ложе дам высшего света. Грамотно разыгранная карта недоступности. А впрочем, была ли особенная разница между селянкой и герцогиней? Заносчивости Элизы могло хватить на весь высший свет. Герцогиня была бы благодарна за предложение руки и сердца от человека, которым он стал, а вот крестьянке не угоден, поди же!
Хорошенькая… нет, просто красавица даже с бинтом на голове, из-под которого топорщатся отрастающие белые прядки. Любимая… желанная… Как различить желание и любовь? Нет, свою жизнь за Элизу он бы точно не отдал. А вот за их детей… Совсем скоро придёт время поработать над этим вопросом.
Девушка шевельнулась, с досадой на его медлительность вздохнула во сне. Во сне ли? Ресницы чуть-чуть дрожали, губки старались сдержать лукавую улыбку.
Марис не двигался, ожидая.
– Ну, что смотришь? – рывком откинув покрывало, Элиза села. Консервативная рубашка, в которую её обрядили, скрывала тело надёжнее монашеского обета. Впрочем… Марис помнил. Помнил тело до последнего изгиба, попку, бёдра, грудь, и рассчитывал очень скоро обнажить его. Скрывать подобные прелести – свинство и эгоизм.
– Смотрю на своё.
Элиза ожидаемо взметнулась. Она могла лишиться памяти, но не характера.
– На мне есть твои печати?
– Могу расписаться, где укажешь, – любезно предложил Марис.
– Ах, мой остроумный супруг! – Элиза прищурилась. – Присядь-ка рядом, – она похлопала по кровати, – да расскажи о себе.
– О себе? Не о тебе?
– Себя я потихоньку сама узнаю. Был ли ты добр ко мне? Любишь ли, заботишься?
– Легче о дикой крапиве позаботиться, чем о тебе!
Лиз удовлетворённо улыбнулась.
– Ну вот, а говорил – ангел и любовь всей жизни.
– Ведьма ты, – совершенно искренне отозвался мужчина. – Однако я послушен воле богов. Раз уж Аллаху было угодно назначить тебя мне в возлюбленные, буду смиренно нести кару и груз.
Любимая женщина выразительно провела ногтями по одежде на его груди. Невольно Марис улыбнулся. Чертовка! Она раздражает его, подобно компрессу с ядом мавританской ехидны, и исцеляет от тоски, сожалений, меланхолии. До сожалений ли, когда не знаешь, на каком шаге и под какой ногой рванёт эта соблазнительная бомба!
– Я люблю тебя.
Женщина услышала лишь сказанное. «Никогда не отпущу» она научится угадывать только потом, сейчас же она довольно улыбалась.