— Ты в порядке? — спрашивает она тихо. — Выглядишь немного… изможденной.
Она знает, что не должна забегать вперед, но ей все равно непонятно, отчего это они с Томом вдруг решили поиграть в такие тайны мадридского двора, как будто Люси — первая женщина на земле, которая внезапно оказалась беременной.
— Я в порядке, — отвечает она и тянется за нетронутым бокалом просекко.
Том обнимает ее за плечи:
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он и целует ее в щеку.
Люси кивает.
— Я только что спросила ее о том же, — говорит Марго и прищуривается, указывая на бокал: — Думаешь, ей стоит это делать?
— Что ты имеешь в виду? — Люси смотрит на Тома и краснеет.
— В твоем-то состоянии? — Марго легонько толкает ее локтем. — Давай, Люси, ты можешь объявить об этом прямо сейчас.
Том наклоняется к ним и говорит тихо, так, чтобы только они его и слышали:
— Полегче, Марго, она сама все знает.
— Том, — предупреждает Люси.
Марго вскидывает руки, раздражаясь чрезмерной и неуместной заботой Тома. Ему не нужно защищать от нее Люси.
— Прости, я не знала, что, чтобы затащить женщину под венец, надо сделать ее беспомощной.
— Прекратите уже, — говорит Люси чуть громче, чем собиралась. Слишком громко. Так, что все за столом замолкают и смотрят на них.
К облегчению всех, возле стола вырастает Райан и начинает принимать заказы. Он движется с края Евы, лучезарно всем улыбаясь и, кажется, не обращая внимания на растущее напряжение. Пока он записывает блюда, Марго машет ему, а потом, заполучив его взгляд, показывает на свой пустой бокал, снова игнорируя гневный взгляд матери. Повернувшись к Люси, она видит, как Том тихонько успокаивает ее. Марго вздыхает. Когда это ее сестра вдруг стала такой нюней и неженкой, а Том — таким озабоченно заботливым?
За столом воцаряется неловкое молчание. Марго с раздражением отмечает, как Сибелла кладет ладонь на руку Теда. Что здесь со всеми происходит? Отец бросил мать ради Сибеллы. Эндрю мутит с какой-то бабой прямо под носом у Евы. Том просто-таки задушил Люси своей заботой, точно надзиратель в тюрьме. И почему ей, осуждаемой всеми, за них стыдно?!
— Знаете, говорит вдруг она, — вы все ведете себя так, будто я единственный человек в мире, который сделал нечто плохое. Посмотрите на себя, каждый из вас!
В этот момент Райан подносит ей заказанный бокал. Марго поднимает его, как будто сказала тост, и делает глоток.
— Марго, — умоляюще говорит Люси. — Ты же обещала.
— Обещала что? — уточняет Марго, глядя на удрученное лицо отца, плотно сжатые губы матери и усталое смирение Евы. Сара, сестра Тома, изучает свои колени, родители озадачены. — И что с вами со всеми происходит? Это ведь должна быть настоящая вечеринка, правда?
— Точно, — подхватывает Эндрю и поднимается, отодвигая стул, — ты права. И я бы не отказался еще выпить. Что вам всем предложить?
Марго смотрит на него, прикидывая, как отреагировать, и легонько толкает под локоть Люси. Но та даже не смотрит на нее, вообще не обращает на нее никакого внимания.
Марго хмурится. Неужели сестре кажется, что она зашла слишком далеко? Она берет салфетку и начинает теребить ее и рвать на мелкие кусочки, не останавливаясь, чувствуя, как растет беспокойство, как неукротимо наползают воспоминания, о которых она хочет забыть. Марго тянется к своему бокалу, но тут Ева кладет на ее руку свою ладонь.
— Хватит, Марго. Пойдем на воздух.
Кровь приливает к ее щекам.
— Конечно. Вдруг я опять выкину что-нибудь такое, за что неловко будет всей семейке.
— Марго, — качает головой Кит, — я не понимаю, откуда в тебе эта ярость.
— Все ты понимаешь.
— Марго, — Ева произносит ее имя с тихим предупреждением.
Кит холодно повторяет:
— Почему бы тебе не пойти и не остыть на воздухе, прежде чем ты опять наговоришь того, за что потом будет стыдно.
— Не волнуйся, мама. Я сейчас пойду. Я буду хорошей девочкой и пойду остыть, как ты и советуешь.
Она отодвигает стул, слегка покачнувшись, и слышит хихиканье Мэй и ее громкий шепот:
— Она назвала бабушку мамой.
Хлоя, заметив выражение лица Евы, поняла, что сейчас не до смеха, и ткнула сестру в бок. Обе тут же уткнулись в свои раскраски.
Марго идет в дамскую комнату, наклоняется над раковиной, прижавшись лбом к прохладному зеркалу в позолоченной раме, и смотрит в свои покрасневшие глаза. Где-то тут, вместо нее нынешней, стояла девочка в большой серой толстовке. На этом же самом месте, и смотрела ее глазами в это же самое зеркало. Нет. Сейчас это уже не она. А она — уже не та девочка.