- Я тоже тебя люблю, малыш, - прошептал я, обнимая сестру в ответ и зарываясь носом в пушистые волосы.
Не смотря на неоднородность состоявшегося между нами разговора, я был рад тому, что обо всём рассказал Еве и чувствовал пусть и небольшое, но всё таки облегчение. Как бы я ни хорохорился, но поддержка близких мне всегда была невероятно важна и дороже неё, у меня вряд ли что-то имелось.
- Я слышала... «Хижина» в прошлую субботу ушла с молотка, - осторожно выпутавшись из моих объятий, сестра вновь обрела озабоченность во взгляде и не могла скрыть сквозившего в нём сожаления.
- Да, я знаю. Мне пришло уведомление.
- Мне очень жаль, Том.
- Ничего, переживем и это, - широко улыбнувшись, я протянул руки и взялся поправлять сбившийся в сторону накладной воротничок на её форменном платье.
Брякнувший над дверью колокольчик, вынудил меня выглянуть из-за сестры и утолить, уже ставшее напоминать паранойю, любопытство о личности вошедшего.
- Кто там? - оказавшаяся во власти моих заботливых рук, Ева попыталась обернуться.
- Фрау Салонен.
- О! Что-то она зачастила, тебе не кажется? - погладив, уложенный мною воротничок, Ева махнула расположившейся за столиком девушке и вернулась ко мне. - Готова поспорить, она снова закажет рыбный пирог.
В заискрившихся, отлично мне знакомым блеском глазах, уже заводили свой дружный хоровод чёртики, а за невинной девичьей улыбкой, теперь скрывался таинственный заговор.
- Значит, она его любит, - безэмоционально поведя плечами, я изображал безразличие и делал вид, что не ведусь на её игру.
- Любит? Ха! - хлопнув ладошкой по столешнице, сестра покосилась на дожидающуюся её посетительницу и сквозь зубы пробормотала: - Просто, мама ей как-то сказала, что рыбный пирог твой любимый.
- Думаешь, мы созданы друг для друга? - едва не загоготав в голос, я крадучись взглянул на совершенно мне не интересную молодую женщину.
- Ну, она ничего. Симпатичная, - игриво дернув бровями, Ева выпрямилась, засобиравшись вернуться к своим обязанностям.
- Да, симпатичная, - кивнул я и протянул сестре меню. - Но, у неё есть один, существенный недостаток.
- Она не Билл, - констатировав за меня, Ева сочувственно вздохнула и взяла папку. - C'est la vie.
Оставшись за стойкой один, я продолжал улыбаться и пытался представить, как бы я жил, если бы у меня в родственниках вдруг не оказалось этой рыжей затейницы. Но, моим фантазиям было не суждено очень уж развиться, так как дверь снова хлопнула, впуская в теплое помещение очередного и на этот раз, пришедшего явно по делу посетителя. Стряхивая снег с капюшона и припорошенной ярко-желтой сумки, ко мне приближалась наш почтальон.
- Привет, Томас!
- Привет, Анна. Как там? Заметает?
- Еще пара дней и нас завалит по самые крыши! - опустив свою ношу на табурет, женщина сняла перчатки и потерев озябшие ладони друг о друга, откинула клапан.
- Счета? - предположил я и поставил на столешницу чашку горячего чая.
- Спасибо, дорогой, - благодарно похлопав меня по руке, Анна достала из сумки предназначавшиеся мне конверты. - Да, есть парочка и еще вот это.
Вслед за бумажными прямоугольниками, на столе появился посылочный сверток.
- Пришло тоже на этот адрес.
Расписавшись в протянутых мне бланках, я развернул к себе пестривший марками коричневый пакет и пытался найти на нём данные об отправителе.
- Без обратного адреса..., - пробормотал я, когда мои поиски не увенчались успехом.
Отставив согревающую ладони чашку, Анна решила прийти мне на помощь и взяла пакет в свои руки.
- Судя по штемпелю, отправлена она из Берлина.
Едва не подавившись, вдруг вставшим поперек горла воздухом, я кивнул полученной информации и убрал пакет вместе с конвертами. Следующие несколько минут, я разговаривал с Анной и старался не сойти с ума от раздирающего меня любопытства. Мне было душно и я хватал ртом воздух, пытаясь угомонить подстегнутое адреналином и, казалось, свихнувшееся в моей груди сердце.
Когда поблагодарившая меня за чай женщина ушла, я вцепился в сверток и влажными пальцами драл в клочья несчастную упаковку. Добравшись до ее сути, я совсем выдохся и тяжело сглатывал, торопясь избавиться от последней, укутавший предмет тонким пергаментом, обертки.
Передо мной лежал твердый переплет, взглянув на который, я перестал сдерживаться и отпустил на волю, колкими разрядами пульсирующее во мне чувство. Я улыбался самому себе, наверняка выглядя при этом почти безумцем и не спеша рассматривал живописную обложку. Но, не видел на ней ничего, кроме стоящей перед глазами и так тщательно покопавшейся в моей душе, его улыбки.
Оторвав пригвожденные к столу пальцы, я прошелся самыми кончиками по глянцевым буквам заглавия и выводя ими петли, еле слышно вторил:
- «Дом у озера».
Открыв обложку и следующий за ней лист форзаца, я уловил носом ни с чем не сравнимый запах и замер, когда вдруг наткнулся на имевшуюся внутри дарственную надпись. Размашистым почерком, на титульном листе значилось: «Томасу Трюмперу. Прекрасному собеседнику и очень хорошему человеку».
11.
«Томасу Трюмперу. Прекрасному собеседнику и очень хорошему человеку». Я сбился со счета, раз за разом открывая книгу и бороздя взором по витиевато выписанным на странице словам. Почти гипнотизировал и будто надеялся прочесть в них то, чего на самом деле не было. Я был для него лишь приятным собеседником и просто повстречавшимся однажды хорошим человеком. Прислав мне свою книгу, он поставил еще одну, пребольно вонзившуюся в моё потрепанное сердце точку.
Но, он обо мне не забыл... Вновь посеяв в моей, смирившейся с незавидной участью душе смуту и разбередив так старательно зализываемую всё это время рану. Это было тем единственным, что сейчас надо мной главенствовало и вопреки здравому смыслу, заставляло взволнованно трепетать.
Он обо мне помнил и я был счастлив принять в распростертые объятия огромным сугробом обрушившийся на меня факт, хотя моего положения это ни чуть не меняло. Я вновь себе противоречил, заливаясь безграничным счастьем от полученной весточки и тут же испытывал адские муки, добровольно глотая всю ту горечь, которой веяло от её сути.
В его поступке мне виделось желание извиниться и хоть как-то искупить передо мной несуществующую вину за то, что он не может ответить мне взаимностью. Я не отрываясь смотрел на адресованные мне строки и улыбался, ни на минуту не пожалев о том, что вся моя сущность принадлежала теперь этому человеку. Необыкновенному, нагло укравшему покой и привычную моему существованию безмятежность.