Конрад услышал ее движение. Вновь посмотрел на нее.
— Я... мне пришлось это сделать, — ее голос дрожал.
Синие глаза холодно смотрели на нее.
— Он напал на меня.
Конрад положил тельце на пол. Осторожно. Нежно.
«Со мной он таким нежным не будет», — подумала Эллен.
— Пожалуйста, Конрад. Пожалуйста, пойми.
Он встал и двинулся на нее.
Она хотела убежать. Не смогла.
— Ты убила Виктора, — просипел Конрад.
Он дал ребенку-монстру имя — Виктор Мартин Стрейкер. Эллен это казалось нелепым. Более чем нелепым. Опасным. Называя этого уродца по имени, ты начинаешь думать, что он — человеческий ребенок. А человеческим он не был. Не был, черт побери. Рядом с ним ни на секунду нельзя было терять бдительности. Сентиментальность делала уязвимым. Она отказывалась называть ребенка-монстра Виктором. Отказывалась признавать, что у него есть пол. Он не был маленьким мальчиком. Он был маленьким чудовищем.
— Почему? Почему ты убила моего Виктора?
— Он напал на меня, — повторила Эллен.
— Лгунья!
— Напал!
— Лживая сука!
— Посмотри на меня! — Она вытянула перед собой окровавленные руки. — Посмотри, что он со мной сделал.
Горе, написанное на лице Конрада, уступило место черной ненависти.
— Ты пыталась его убить, а он всего лишь защищал свою жизнь.
— Нет. Это было ужасно. Ужасно. Он рвал меня ногтями. Он пытался разорвать мне горло. Он пытался...
— Заткнись, — процедил Конрад сквозь зубы.
— Конрад, ты знаешь, каким неистовым он был. Иногда царапал и тебя. Если ты посмотришь правде в лицо, если заглянешь в свое сердце, тебе придется признать, что я права. У нас родился не ребенок. У нас родился монстр. Страшный. Злой. Конрад...
— Я велел тебе закрыть свой грязный рот, ты, гнусная сука!
Его трясло от ярости. На губах появились капельки вспененной слюны.
Эллен сжалась.
— Ты собираешься вызвать полицию?
— Тебе известно, что карни никогда не обращаются к копам. Карни сами решают свои проблемы. Я знаю, что делать с такой дрянью, как ты.
Он собирался ее убить. Она в этом уже не сомневалась.
— Подожди, послушай, позволь мне все объяснить. Какая у него могла быть жизнь? — пыталась она убедить его в своей правоте.
Конрад мрачно сверлил ее взглядом. В глазах стояла ярость, густо замешенная на безумии. Эллен чувствовала, что дело идет к взрыву. Последние остатки здравомыслия покидали Конрада.
Но телу Эллен пробежала дрожь.
— Всю свою жизнь он был бы несчастным. Всеми презираемым выродком. Не смог бы наслаждаться самыми обыденными радостями жизни. Я не сделала ничего плохого. Лишь избавила это существо от несчастий, которые выпали бы на его долю. Вот что я сделала. Спасла от долгих лет одиночества, от...
Конрад влепил ей крепкую пощечину.
В испуге она посмотрела налево, направо... бежать было некуда.
Его лицо более не выглядело аристократическим. Исказилось донельзя, стало волчьим, внушало дикий страх.
Он придвинулся ближе, вновь отвесил пощечину. Потом пустил в ход кулаки, бил в живот и по ребрам.
Она слишком ослабела, слишком вымоталась, чтобы сопротивляться. Соскользнула по стене на пол, как полагала, навстречу смерти.
«Мария, Матерь Божья!» Конрад схватил ее одной рукой, поднял, принялся отвешивать пощечины. Эллен потеряла им счет, потом потеряла способность отличать новую боль от мириада старых болей и наконец потеряла сознание.
После неопределенного периода времени очнулась, вернувшись из какого-то темного места, где гнусавые голоса угрожали ей на разных языках. Открыла глаза, не понимая, где находится.
Потом увидела маленький жуткий трупик на полу, лишь в нескольких футах от себя. Уродливое лицо, с застывшей навеки злобной ухмылкой, смотрело на нее.
Дождь барабанил по крыше трейлера.
Она лежала на полу. Поднатужилась и села. Чувствовала себя ужасно. Внутри все болело.
Конрад стоял у кровати, на которой Эллен увидела два открытых чемодана. В них он бросал ее одежду.
Он ее не убил. Почему? Собирался же забить ее до смерти. Почему передумал?
Со стоном она поднялась на колени. Во рту стоял вкус крови. Пара зубов шатались. С неимоверным усилием Эллен встала.
Конрад захлопнул крышки чемоданов, пронес их мимо нее, распахнул дверь трейлера, вышвырнул наружу. Ее сумочка лежала на кухонном столике. С ней он поступил точно так же. Повернулся к Эллен:
— Теперь ты. Убирайся отсюда и никогда не возвращайся.
Она не могла поверить своим ушам. Он отпускает ее живой. Это какой-то подвох.
Конрад возвысил голос:
— Убирайся отсюда, шлюха! Шевелись! Быстро!