— Не будем говорить об этом — будем праздновать. Поедем в ресторан: хорошая кухня, оркестрик, выпьем шампанского.
В меню загородного ресторана «Король-Олень» преобладала дичь, но Давид посоветовал заказать их коронное блюдо — жаркое из баранины. Сам он ел форель с овощами. Мальчики, стремившиеся попробовать всего, сошли с дистанции уже после закусок. Впрочем, какой-то сложный десерт она все-таки одолели. Мы пили кофе, когда в зале появились музыканты.
«Сейчас начнется», — внутренне содрогнулась я.
Получив в юности серьезное музыкальное образование, я почти физически страдала от фальшивых звуков. И вдруг — видно это был мой день — полилась чистая задумчивая мелодия. Призывно и грустно звучала флейта — сольный инструмент, остальные деликатно вторили ей.
— А ведь это флейта Пана, лесного бога, — шептала я.
Мы танцевали. Давид обнимал меня бережно, будто я была фарфоровой вазой. Я льнула к нему, не различая окружающего, а музыка завораживала, околдовывала, манила вдаль по освещенному фарами шоссе, на потонувшие в огнях московские проспекты, в международный аэропорт Шереметьево, в северный европейский город…
Прочь сердце рвется, вдаль, вдаль, вдаль…
Вид родной квартиры в два счета вернул чувство реальности. Дети, опьяненные весенним лесом, наскоро умылись и уснули. Только Денис как ни в чем не бывало уселся играть с Давидом в шахматы.
От радостного смятения утра не осталось и следа. Даже когда о тебе заботятся, проблем не становится меньше. Просто это другие проблемы. Сейчас они доиграют партию, и я останусь наедине с этим малознакомым человеком, от которого приняла дорогой подарок. Дальнейшие события предрешены и неизбежны. От меня, к сожалению, ничего не зависит.
Не строить же теперь перед ним недотрогу. Иза, как всегда, права: умный и хитрый, мне с ним не тягаться.
«Ладно, — успокаивала я себя, — сегодняшних глупостей уже не исправишь. А утром отдам ему шубу, телефон, и все. Конец — делу венец».
Денис сложил шахматы в коробку и вышел, потушив свет. Мы сидели в разных углах комнаты, освещенные торшером, молчали. Потом я не выдержала:
— Ты останешься или уедешь?
— Я сделаю так, как ты хочешь.
— Я… Я не знаю, Давид.
— Ты должна этого хотеть…
Я снова испытала смятение… Два дня назад, лежа на этом диване, я в тоске звала Давида. И вот он здесь. Может, придется раскаиваться потом… Я вспомнила жгучее счастье сегодняшнего утра. Чему я так радовалась? Шубе? Ему! Его глазам, губам, прикосновениям, поцелуям… К тому же мы целый день развлекались за его счет. Такое поведение называется некрасивым словом.
— Оставайся, Давид…
— Ты уверена? Хорошо подумала?
— А нужно здесь думать? — раздираемая противоречиями, я резко встала, начала стаскивать с дивана подушки.
— Ты волнуешься, Марина? Напрасно. Ты Действительно дорога мне. — Он стоял совсем близко, не решаясь обнять. Потом, как тогда в лесу, осторожно погладил по волосам…
Он оказался удивительно чутким любовником. Мое отчуждение быстро исчезло. Горячая волна желания, поднимавшаяся откуда-то из глубины естества, мешалась с первозданной нежностью и грустью надвигающейся разлуки. Пары этого дивного коктейля кружили мне голову всю ночь… Никогда я не испытывала ничего подобного!!!
Под утро Давид задремал. Я лежала у него на плече, а за окном таяла бессонная ночь, уступая место рассвету. О, этот предрассветный час, многократно описанный и воспетый! Именно он расставляет все точки над «i» в отношениях любовников, причем последнее слово принадлежит обычно мужчине. Мне стало страшно. Смутно пронеслись в голове обрывки каких-то черно-белых фильмов, потом вдруг совсем некстати выплыл старый анекдот. Утром проститутка напоминает уходящему от нее офицеру: «А деньги?» — «Гусары денег не берут!»
Я рассмеялась — он очнулся от неглубоко го сна.
— Давид, — шепотом позвала я, стараясь скрыть свою предрассветную тревогу.
Он не ответил — только крепче обнял.
— Давид, — я растворялась в его объятьях, — когда самолет?
— В полвторого. — Он окончательно проснулся. — А выйду в полдесятого. В офис нужно заехать.
Комната стремительно наполнялась светом. Иногда время тянется, иногда летит. Сегодня Оно наступало. В семь я тихо выскользнула в коридор и спрятала вещи Давида подальше в шкаф. Потом приготовила чай, налила в термос, намазала бутерброды. За пятнадцать минут до выхода разбудила детей:
— Быстро вставайте! Я проспала.
Пока они умывались, рассовала бутерброды по рюкзакам.
— Мам, дай нам с Олегом на спрайт, чай — Илюшке.
Порывшись в кармане, я протянула какие-то деньги и с облегчением вздохнула, когда за сыновьями захлопнулась дверь. К счастью, мне торопиться некуда: с утра у моего класса английский, потом физкультура.
Из зеркала в ванной на меня глянуло бескровное лицо. Темные круги парадоксальным образом усиливали выразительность широко раскрытых зеленых глаз. Губы пылали. Вырез бирюзового халата был слишком глубок. И вообще в облике этой особы чувствовалась призывная уверенность, и даже смятая прическа не портила дела. Ночь с Додом превратила тихую домашнюю женщину в сексапильную оторву. А вдруг он испугается, увидев меня такой?
Я приняла душ, на лицо тонким слоем положила румяна, бледно-розовой помадой подкрасила губы и поспешила на кухню готовить наш первый с Давидом завтрак.
Глава 5
Череда морозных солнечных дней сменилась пасмурной оттепелью. Ночью лепил мокрый снег, а утром уже таяло. За окнами класса звенела капель. После бессонной ночи мир казался хрупким и звенящим. Или это от напряжения звенели нервы?.. Ученики наклонились над тетрадками, медленно, отвыкнув после праздников, писали, кое-кто тихонько переговаривался, а двоечник Артамонов рисовал.
Я заглянула через плечо:
— Ты что, рисуешь?
— Упражнение пишу!
Я полистала тетрадь, на последней странице цветными ручками были нарисованы самолеты… Давид сейчас смотрит в иллюминатор на облака. Сидеть ему неудобно — некуда ноги деть… Господи, никуда он не смотрит — он спит! Я так живо увидела его дремлющим в откинутом кресле в салоне самолета.
— Марина Ильинична, я больше не буду, — затянул напуганный моим долгим молчанием Артамонов.
— Вот и не надо. — Я села рядом, стала объяснять ему упражнение. Он писал, напряженно посапывая. — Понял теперь?
— Понял. Вы мне оценку поставите? А за окном все звенело.
По дороге домой я купила двух кур-гриль, лаваш, свежие помидоры и яблоки гольден. Выложила все это богатство на кухонный стол л, бросив в кресло скомканное платье, блаженно растянулась поперек дивана. Закрытые глаза будто отгораживали от реального мира. Лежала, не спала — грезила. Сколько времени прошло так? И вдруг в сумке запел мобильный. Я понеслась на зов Дода, путаясь в длинных полах халата.
— Марина, как ты?
— Хорошо. Ты где, Давид?
— Еду из аэропорта.
— Тебя встретили? —Да.
…Я же ничего о нем не знаю: куда он едет, с кем, где будет жить. И он не рвется рассказывать о себе…
— Марина… — Он вдруг прервался. — У нас с тобой еще будет все… Ты не должна огорчаться.
— Я не огорчаюсь, Давид. Мне правда хорошо, и я очень жду тебя. — От непривычки говорить по мобильному мне хотелось Кричать, несмотря на прекрасное качество связи.
— Я позвоню еще.
— Конечно, звони.
Только отсоединившись, я сообразила, что так и стою босиком посреди коридора, а телефон сжимаю так, что побелели пальцы.
Какой серый непроглядный день, но и он может принести счастье! Я подошла к окну, отодвинула штору и в который раз за последнее время не поверила своим глазам: на подо коннике лежала пачка долларов.
…Мама всегда внушала мне: у мужчины нельзя брать деньги. Отношения должны быть бескорыстными, а продажная любовь… Боже упаси. Другое дело — подарки к празднику, но не слишком дорогие. мама я никогда об этом не задумывалась— жила мамиными понятиями. Давид разбудил во мне древний инстинкт женщины. Мужчина приходит с охоты, приносит добычу, уходит снова, а она ждет у очага и поддерживает огонь. При мысли об очаге я почувствовала, как тянет с улицы сырым холодом.