Статилий же, видя среди зрителей Флавия, зная, что тот собирается его убить, узнав о гибели Панурга и заметив исчезновение громилы – догадался обо всём. Неудивительно, что он был так потрясён смертью раба – ведь убить-то должны были его самого!
-Значит, Панург погиб просто по воле случая? И никто не будет за это наказан? – с грустью спросила Бетесда.
-Не совсем так. Панург был очень ценной собственностью. По закону владельцы убитого раба вправе требовать его полную стоимость с человека, виновного в его смерти. Как я понимаю, Росций и Херея намерены взыскать с ростовщика по сто тысяч сестерциев каждый. Если же он доведёт дело до суда и проиграет, то ему придётся платить двойную сумму. Зная жадность Флавия, рискну предположить, что он предпочтёт не искушать судьбу и заплатит сразу.
-Не слишком тяжкое наказание за бессмысленное убийство.
Я кивнул:
-И не слишком серьёзная плата за гибель такого таланта. Но это единственное правосудие, которое может предложить римский закон, если гражданин убивает раба.
На сад опустилась тяжёлая тишина. После того, как его способности получили признание, Экон всецело заинтересовался кожаным мячом. Он подбросил его, поймал и покачал головой, довольный тем, как мяч лежит в его ладони.
-Да, Экон, я ведь говорил, что у меня есть для тебя и другой подарок, - его глаза вспыхнули. Я похлопал по кошелю с серебром. – Теперь ты будешь избавлен от моих неуклюжих уроков. Каждое утро сюда будет приходить настоящий учитель, чтобы преподавать тебе латынь и греческий. Он будет строг, и ты от него наверняка натерпишься – зато по окончании учёбы будешь читать и писать лучше, чем я. Такой умный мальчик меньшего не заслуживает.
Экон просиял. Мяч из его рук взлетел на небывалую высоту.
На этом история и закончилась – не считая одной мелочи.
Позднее, той же ночью, мы с Бетесдой лежали в постели. Ничто не разделяло нас, кроме тонкого покрывала, пронизанного серебряными нитями. В течение нескольких минут я был полностью доволен своей жизнью и этим миром. Расслабившись, я размышлял вслух:
-Может быть, мне и в самом деле следует усыновить этого мальчика…
-А почему нет? – Бетесда, даже засыпая, не теряла способности говорить требовательным тоном. – Какие ещё знаки тебе нужны? Даже если бы Экон был твоим сыном по крови – он и тогда не мог бы сильнее походить на тебя.
Как всегда, она была права.
Завещание в пользу друзей
Луций Клавдий был невысокий полный зеленоглазый человек, круглолицый и румяный, с маленьким пухлогубым ртом, рыжими с заметной проседью волосами вокруг лысой макушки и толстыми короткими пальцами. Имя Клавдий говорило не просто о знатности, но о принадлежности к роду патрициев - к одному из тех немногих семейств, что стояли у истоков Рима и сделали его великим – или же сумели убедить всех, что это благодаря им Рим достиг своего нынешнего величия. Как известно, далеко не все патриции богаты – с течением столетий даже самые состоятельным семьям случается придти в упадок; но к Луцию это явно не относилось. Золотое кольцо с печаткой и два других – одно серебряное с ляписом, другое белого золота с кристаллом из чистейшего изумрудно-зелёного стекла – красноречиво свидетельствовали, что и сам Луций, и его предки принадлежат к числу счастливчиков, избежавших превратностей судьбы. С кольцами приятно гармонировало золотое ожерелье с бусинами из стекла, также безукоризненными, поблёскивающими на покрытой рыжими волосами мясистой груди. Тога моего собеседника была из лучшей шерсти, а башмаки – из кожи отличной выделки. Словом, мой посетитель выглядел, как подобает патрицию. Правда, нельзя было сказать, что черты его дышат благородством или в них светится ум; но они выражали добродушие, он был учтив, ухожен и хорошо одет. В общем, Луций Клавдий производил впечатление человека благополучного, и я охотно поверил бы, что у него нет никаких неприятностей, не обратись он для чего-то ко мне.
Мы сидели в маленьком садике в моём доме на Эсквилине. Было время, когда человек его круга побрезговал бы переступить порог дома Гордиана Сыщика; но за последние пару лет, я, похоже, сделался респектабельным. Полагаю, этой переменой я обязан Цицерону – преуспевающему адвокату, на которого мне как-то случилось поработать. Видимо, Цицерон одобрительно отзывался обо мне в кругу своих коллег, упоминая, в частности, что он однажды пустил Гордиана Сыщика пожить под свой кров, и как оказалось, этот самый Гордиан Сыщик, вынюхивающий сведения по притонам среди шлюх и головорезов, тем не менее, отличается вполне пристойными манерами, не чавкает за столом и даже умеет пользоваться домашней уборной, не путая писсуар с супницей. Так что теперь ко мне заглядывает и чистая публика.