Даже этот обмен репликами, обычно столь любимый публикой, выдавил лишь вялые смешки. Моё внимание приковал к себе костюм Статилия из дорогой голубой шерсти, расшитой жёлтым, и маска с комически вздёрнутыми бровями, а это, увы, плохой знак, когда костюм актёра привлекает больше внимания, чем его игра. Бедняге Статилию удалось подыскать место в самой известной в Риме труппе, но он в ней отнюдь не блистал. Ничего удивительного, что Росций так его третирует!
Даже Экон заёрзал на скамье. Рядом с ним ростовщик Флавий склонился к белобрысому телохранителю, чтобы прошептать ему что-то на ухо – видимо, отпуская нелицеприятные комментарии по поводу талантов актёра, который ему задолжал.
Наконец сестра удалилась, и на подмостки вернулся скряга, чтобы вступить в разговор с соседом. Видя Статилия бок о бок с соперником, невозможно было не поразиться разделяющей их бездне. Эвклион-Панург полностью захватил внимание публики, и не только потому, что его реплики были выигрышнее.
Мегадор: Слушай-ка, прими моё ты это предложение,
За меня её просватай.
Эвклион: Но ведь нет приданого!
Мегадор: Пусть! Будь добрый нрав, довольно этого приданого.
Эвклион: Я к тому, чтоб ты не думал, что я клад нашёл какой.
Мегадор: Знаю, не учи. Согласен?
Эвклион: Пусть. Юпитер! Смерть моя!
Мегадор: Что с тобою?
Эвклион: Что? Как будто лязг железа, вот сейчас.
Мегадор: У себя велел копать я сад. Однако где же он?
Про себя я стонал от досады за своего друга Статилия; но, хоть его игра была весьма невыразительна, он безупречно следовал указаниям владельца труппы. Росций славился не только обряжанием старых комедий в яркие одеяния и маски, но и сложной хореографией своих постановок: Статилий и Панург ни секунды не оставались в неподвижности, чем грешили актеры трупп рангом пониже – они кружили по подмосткам в безостановочном комическом танце, подобно жёлто-голубому вихрю.
Потянув меня за рукав, Экон повёл плечом в сторону сидящего рядом с ним. Флавий вновь что-то шептал на ухо телохранителю, и, судя по сдвинутым бровям белобрысого громилы, тот был изрядно озадачен. Выслушав хозяина, здоровяк поднялся и затопал к проходу. Экон шустро убрал ноги под скамью, я же оказался не столь расторопным, так что этот увалень отдавил мне ногу. Я невольно взвыл, и соседи последовали моему примеру, решив, что я выражаю недовольство актёрами. Стоит ли упоминать, что этот чурбан и не подумал извиниться.
Экон вновь дёрнул меня за рукав.
– Да пусть его, – бросил я. – Грубиянов бояться – в театр не ходить.
Он лишь закатил глаза и раздражённо скрестил руки. Я знал, что означает этот жест: если бы только я мог говорить!
На подмостках соседи уже столковались о женитьбе Мегадора на дочери Эвклиона, и оба исчезли за скеной под визг свирелей и звяканье цимбал – на этом и завершился первый акт.
Музыканты затянули новый мотив. Мгновение спустя из-за скены появились два новых актёра – ссорящиеся повара, на которых была возложена подготовка свадебного пира. Римская публика обожает шутки про еду и обжорство – чем грубее, тем лучше. Пока я стонал от ужасающих каламбуров, Экон смеялся как ни в чём не бывало, издавая хриплые лающие звуки.
В самый разгар веселья моя кровь заледенела: за смехом я различил отчаянный вопль.
Это был не женский крик, а мужской; так кричат не от страха, а от боли.
Я воззрился на Экона, который уставился на меня: он тоже это разобрал. Похоже, кроме нас двоих никто ничего не заметил, но актеры на подмостках явно услышали: комкая свои реплики, они принялись поглядывать на дверь в скене, наступая друг другу на ноги. Зрителей их неуклюжесть лишь рассмешила ещё пуще.
Наконец ссора поваров подошла к концу, и они исчезли за задником.
Подмостки опустели. Пауза явно затягивалась. Из-за скены раздавались непривычные, непонятные звуки – сдавленные возгласы, растерянное бормотание, затем – новый крик. Публика принялась перешептываться и ёрзать на сидениях.
Наконец левая дверь распахнулась, и на подмостки выступил актёр в маске скряги Эвклиона – в по-прежнему желтом, но явно другом плаще. Вскинув руки, он выкрикнул:
– Несчастье!
По моей спине поползли мурашки.
– Несчастье! – повторил он.
– Сегодня к свадьбе дочери отправился
На рынок: рыбы спрашиваю – дорого.
Баранина, говядина, телятина,
Тунец, свинина, – что ни взять, всё дорого…
Персонаж явно был Эвклионом, но вот играл его уже не Панург – из-под маски вещал сам Росций. Похоже, прочие зрители не обратили на это внимания, или, по крайней мере, не возражали против подобной подмены – они тут же как ни в чем не бывало принялись хохотать над бедолагой Эвклионом, одурманенным собственной жадностью.