Оказавшись дома, он запер дверь. Это была одна из немногих квартир в здании, пригодная для жизни. На мгновение он задался вопросом, кто в ней жил раньше, хотя на самом деле это его не волновало. Мысли обратились к его собственному прошлому. Лица жены и сына мелькнули перед его внутренним взором, но он тут же отмел эти воспоминания: «Бред!» Потом лег на кровать и погрузился в беспокойный, прерывистый сон – правда, ненадолго. Он чувствовал, что должен что-то сделать – что-то очень важное для продолжения жизни, даже более важное, чем пища и вода.
Он встал, взял биту и вышел на улицу. Над городом висело небо, похожее на грязное белье. Холодный влажный ветер насвистывал: зима, зима... Сутулясь, Смит плелся по улице, потом свернул на широкую дорогу, дошел до наполовину разрушенного кирпичного здания и остановился. Над зданием в сером дневном свете возвышались трубы, неподвижные, похожие на стальные голые деревья. Некоторые полуразваленные, некоторые согнутые, некоторые целые.
Он вошел в здание и спустился в подземный зал управления. Проверил приборы, с подозрением прислушался к гудению большого генератора. Сделал несколько необходимых измерений, потом лег на потрепанный диван и попытался снова заснуть. Сон заставлял кинопленку бежать быстрее, и, к тому же, он так устал, бесконечно устал... В полусне или в полуяви ему пригрезился этот самый подвал, опыты, которые он проводил, и особенно тот день, когда, прячась за толстую стену фундамента, он в ужасе прислушивался к страшным звукам Армагеддона. «Бред»,– подумал он снова и раздраженно повернулся на бок.
Когда он проснулся, за грязными стеклами окон было уже темно. Он встал, еще раз проверил панель управления и вышел на улицу. Вдалеке лаяли собаки, листья шуршали под ногами. Он поужинал в супермаркете, а затем пошел дальше, насвистывая ковбойскую песенку. Наступила ночь. Фонари, питаемые последним в городе генератором, вспыхивали беспорядочно, как безумная азбука Морзе, и вели Смита к старому кинотеатру. Он ускорил шаг.
Холод, одиночество, страх – все куда-то исчезло. Кинотеатр был, как оазис надежды, на нем сияла разноцветными огнями афиша с надписью: «Человек с золотым револьвером». Смит вошел в зал, поспешил вниз по проходу меж пустых кресел к своему обычному месту. Широкий прямоугольный экран уже светился яркой и цветной кинематографической реальностью: равнины, горы, реки, долины, деревья холмы...
Ларами ехал верхом по краю долины. Устроившись в седле поудобнее, он сдвинул сомбреро на лоб так, чтобы шляпа слегка прикрыла проницательные серые глаза. В долине раскинулось ранчо с обширными угодьями; пасущиеся стада пунктирными линиями расчерчивали зеленую поверхность земли. Вдалеке виднелся небольшой город. Ларами представил себе ворота салуна, жаркие перестрелки и красивую женщину, за честь которой стоит сражаться.
Пришпорив коня, Ларами поскакал по зеленому склону вниз. Он уже вдыхал полной грудью аромат приключений, любви и счастья, которое вот-вот окажется в его объятиях. И он пообещал себе, что больше никогда не променяет Эллен на мрачный фильм ужасов о единственном человеке, пережившем Третью мировую войну.
Но он знал, что обманывает себя. Через полтора часа прерии Дикого Запада, такие реальные и настоящие, начнут превращаться в разбомбленный город из мира киношных фантазий. Когда-то давно, кажется, все было наоборот: город – реальность, а прерии – выдумка.
Но если ты последний человек на Земле, ты должен ради чего-то жить, даже если для этого придется пожертвовать здравым рассудком.
Тем более что никто уже не назовет тебя сумасшедшим.
ВТОРОЙ ПОТОП
Свой рев прервала медная гортань Войны. Везде веселье и разгул, Забавы, пляски, пышные пиры.
Как и Стендаль, он искал любовниц, но завоевывал их мало; как и Стендаль, он был уродлив; как и Стендаль, он был наделен даром предвидения. Правда, не смог бы подарить своему миру ни Жюльен Сорель, ни утонченную мадам де Реналь. Да и за них его мир был бы признателен еще меньше, чем Стендалю – его мир. Свой он одарил кое-чем более материальным, и все же, по иронии судьбы, в награду ему достались усмешки, а не слава.
Звали его Антон Берк.
Он посмотрел вниз, на вельд, над которым его бесшумно несла охотничья платформа. Это был обширный вельд, и весь принадлежал ему, до последнего дюйма. Здесь бродили зебры, гну, окапи и жирафы. Лев и львица катались в согретой солнцем траве. В мутных потоках воды нежились гиппопотамы и буйволы. На пологих равнинах паслись носороги и слоны. Тут же гуляли, казалось бы, неуместные тигр, кенгуру и оцелот. Акры непроходимых джунглей приютили шимпанзе, гиббонов и бабуинов, горилл, мартышковых и орангутангов. Как гласил сияющий знак над богато украшенным входом с улицы Развлечений в Олд-Йорке, «Вельд» – это зона охоты на кого угодно. Антон Берк, и без того богатый, под завязку населил его представителями фауны, которые почти вымерли еще в эпоху до Исхода, и в результате разбогател еще больше.