– Это ведь был сатир, да?– спросила она.
Надеждами Мортби делиться не спешил.
– Почему сразу сатир? Почему не дикий козел?
– Козел о двух ногах? Алан, я тоже видела следы, видела отпечатки колен на берегу. Ты и сам понимаешь, что это сатир.
– Возможно, его подобие,– уступил Мортби. – А может, даже некий аналог самого Пана. Судя по описаниям аборигенов, этот человек-козел не просто дух, а божество. О том же говорят и периодические жертвоприношения, хотя я так и не смог в них разобраться. Понял только, что местные верования основаны на некой форме анимизма.
–Как по мне, обычай посылать пару влюбленных в идиллический лес больше отдает культом секса.
– Для тебя, может, и отдает,– иронично заметил Мортби.
Наконец они вышли из леса к лагерю, который больше напоминал деревеньку. Тщательно проработанная окраска шести пластиковых палаток создавала трехмерный эффект обшитых вагонкой и крытых гонтом домов раннего американского периода. Они образовали улочку, ведущую к палатке – общественному центру, который словно был сложен из кирпичей и покрыт шифером, однако на деле его собрали из того же универсального пластика, что и прочие «дома». Рядом с ОЦ – как привыкли называть эту палатку обитатели лагеря – стоял гусеничный турбо-грузовик, на котором группа два дня назад выехала из приграничного городка Б’крован и пересекла равнину.
Мортби запоздало сообразил, что перед уходом следовало оставить охрану, но в смятении, последовавшем за исчезновением Рейнмана, эта мысль не пришла ему в голову. Впрочем, осмотрев все семь палаток, группа не обнаружила следов проникновения.
Затем все собрались на обед в общественном центре. В последнее время София предпочитала молчать, а взгляд ее карих глаз сделался каким-то далеким – чего за ней прежде не замечалось. Мортби не придавал этому значения, однако когда выбрасывал вакуумные контейнеры в мусоросжира- тель, вдруг спохватился:
– А где София?
Все равнодушно взглянули на него. Потом Анита Моррисон пожала плечами:
– У себя в палатке, наверное. Скорее всего, не голодна.
– Пойди проведай ее.
Анита сбегала туда и обратно и, запыхавшись, сообщила:
– Ее нет. Думаешь...
Мортби не думал, он знал:
– Следовало догадаться, что она снова пойдет искать его. Правда, я думал, ей хватит ума не ходить в одиночку.
Саммертон поднялся из-за стола и предложил:
– Пойдем следом.
– Нет,– покачал головой Мортби. – Вы оставайтесь тут, я пойду один. Если будем без конца гоняться друг за другом гурьбой, то миссию так и не выполним.
Перед уходом Мортби проверил заряд фотонного пистолета. Мертвый Телиставва ему без толку, однако своя шкура дороже, и рисковать ею Мортби не собирался. Искать следы Софии он даже не думал. Вместо этого сразу направился к ручью. Мортби здраво рассудил, что София там. Если женщина вроде нее что-то вобьет себе в голову, то разубедить ее невозможно. Она пошла искать логово Телиставвы, по-прежнему считая – несмотря на возражения Мортби,– что человек-козел унес ее возлюбленного к себе, и намеревалась в одиночку вызволить Рейнмана.
Оказавшись на противоположном берегу, Мортби довольно быстро отыскал следы Софии: они смешивались со следами копыт, ведущими в лес, а местами – и с его собственными. Мортби уже собирался войти в чащу, как раздался крик.
Это был вопль чистейшего ужаса, и Мортби, которого на мгновение даже парализовало, устремился на него. Крик раздался снова – на этот раз дальше,– а после застучали копыта. Затем послышался громкий всплеск. И наступила оглушительная тишина.
Мортби бежал через лес в кричащей тишине, с фотонным пистолетом наизготовку. По лицу хлестали ветки, за ноги и за руки цеплялась лоза, корни так и норовили утянуть за ногу. Но Мортби не обращал на это внимания. В ушах по-прежнему звучал стук копыт, и разум, вытесняя тревожные мысли о судьбе Софии, рисовал образ Телистав- вы, составленный по рассказам жителей равнины: чешуйчатые плечи и серый торс, мохнатые бедра и щетинистые жилистые лодыжки, оканчивающиеся раздвоенными копытами. Мортби мысленно видел треугольное лицо с зелеными глазами и кроваво-красными губами, витые рога на белом челе, прямые черные волосы и остроконечные уши. Антрополог в нем восхищался, но пуританин испытывал отвращение.
Наконец Мортби выбежал из леса и оказался на травянистом берегу небольшого, ярко-голубого озера. На отмели густо рос тростник, у самой кромки воды – зеленая-зеленая и пышная трава. В мягкой земле у берега Мортби заметил следы Софии; в одном месте они смешивались с отпечатками копыт, которые дальше тянулись уже в одиночестве. Там, где следы сандалий обрывались, вода была взбаламучена, однако самой Софии нигде не было видно.