Поздно вечером следующего дня слуга миссис Бофор сообщил, что внизу ожидает мистер Парамур и желает видеть ее немедленно.
Когда Парамур вошел, миссис Бофор, оставив свою вышивку, подняла на него глаза и нахмурила брови.
— Вы пьянствовали, — сказала она.
— Я? Нет!
— Тогда распутничали.
— Ну уж нет! — вспыхнул он негодованием.
— Значит, предавались другим утехам — вид у вас уж очень буйный.
— Это потому, что я счастлив.
Она закончила подшивать край ткани, после чего холодно и завистливо произнесла:
— Что ж... Я рада за вас.
— Но я счастливый тем, что способен сделать для вас. Скажите, что вам снится ночью?
Она посмотрела на него крайне холодно и потом отдернула свою руку (которую он до этого держал).
— Ах, вот моя кара! — всхлипнула она. — Сотни, сотни предостережений я выслушала в этой самой комнате! Но мои уши, — и она поднесла к ним руки, словно грозя провинившимся расправой, — им не внимали! А что, если я паду так низко и отдамся вам, сэр? Затем вы сложите обо всем поэму? На Сноу-Хилл к столбу ее прибьете в забаву прохожим дуракам?
Парамур всплеснул руками, меча вокруг возмущенные взгляды.
— Я имел ввиду не это!
— Да ну? И как же понимать ваши беседы о том, что вы способны сделать для меня ночью?
Он скрестил руки на груди.
— В ваших глазах — слезы, и вы их заслужили, раз думаете обо мне так плохо, когда в моих силах сделать вас такой счастливой. Только доверьтесь мне и сами в этом убедитесь.
Она всхлипывала, но при этом улыбалась.
— Это еще не значит... — начала она.
— Тсс. Скажите мне, что вам снится.
— Мой маленький мальчик. Мой сыночек.
— Вот и хорошо, тогда я исцелю вас от всех печалей. Ибо Морфей — праздный король, поглупевший и одряхлевший за долгие годы безмятежности. Стены его ветхие и осыпаются. Врата его без стражи. Слуги его не бдительны.
На следующий день миссис Бофор видели на прогулке на Сент-Джеймс-Филдс, а рядом с ней — маленького мальчика с такой чудной копной кудряшек и завитков на голове, как будто их выводил золотыми и серебряными чернилами весьма дорогостоящий краснописец.
Библиотекарь (который был занят тем, что протирал очки клочком шерсти) стал преображаться. Все началось с кончиков его примечательных ушей, осыпавшихся мелкими песчинками. Если это превращение его и беспокоило, он не подавал ни малейшего вида.
Тронный зал, став песком, рассыпался с мелодичным шуршанием. Летавший там ворон рассеялся песочными крупинками на полувзмахе крыльев. Весь мир забытья превращался в песок. И наконец, от него осталась лишь горсть песчинок на белой ладони короля Снов. Тогда король Снов взял весы, предназначенные для таких случаев, взвесил песок и обнаружил, что пять песчинок исчезло, как он и подозревал.
— Сколько их? — спросил Парамур.
— Пять, — ответил Трисмегист, — они пристали к подолу платья моей дочери, когда я уводил ее из страны Забытья, и, как видишь, Джон, я храню их в очень надежном месте — кто знает, какой силой эти пять песчинок могут обладать... Теперь запомни, Джон — это крайне важно — случись нам с тобой заснуть одновременно, Морфей сможет проникнуть в наши сны, отыскать мою Дебору и того английского мальчика и забрать их назад. Я буду произносить заклинания и смотреть за твоими снами, пока ты спишь, а когда засну я — стеречь будешь ты.
— Быть может, королю Снов будет угодно договориться с нами, сэр? Разве он не знает английских магов? Наши собратья по магии имели с ним дело. Я слышал о средствах навеивания человеку определенного сна.
— Он не тот король, с которым стоит договариваться, — отказал Трисмегист, — он — король, которого нужно выследить, ввести в заблуждение, обдурить и обокрасть — а затем бояться. И ты, и я — мы оба его выслеживали, ввели в заблуждение, обдурили и обокрали, а теперь вынуждены каждый день или ночь на некоторое время подвергаться риску в его королевстве, где он может расправится с нами, как пожелает. Поэтому я буду смотреть за твоими снами, пока ты спишь, а когда засну я — стеречь будешь ты.
За последующие недели Исаак Трисмегист и Джон Парамур вывели многих умерших людей из снов, через разрушенные стены страны Забытья, в явь. Они вернули детей родителям, родителей — детям, жен — мужьям, мужей — женам, влюбленных — друг другу. Какие-то джентльмены из Сити, застраховавшие корабль, что потонул у Барбадоса (из-за чего они понесли большие убытки), заплатили Парамуру пять фунтов за возвращение капитана в живые, чтобы они хотя бы отвели душу его поношением.