Госпожа Эсмальт, что отворила двери, невольно цепляла взгляд, однако в ее убранстве не было ничего помпезного и торжественного. На лице ее не было и признака волнения – ни румянец, ни смущение не коснулись его. Она держала себя гордо и величественно, отчего я даже на долю секунды залюбовался ею. Девушка, перебросившись парой слов с гостем, незамедлительно впустила его в свои владения и двери за ними захлопнулись.
Что ж, карты были розданы и партия началась.
Софиан, как и было условленно, занял пост около парадной двери, в которую только что удалились Фелес с Консеттой, остальные двинулись в противоположную сторону. Мы быстро обогнули поместье, стараясь действовать как можно тише и осторожнее. Как только мы добрались, господин Романов, достав припрятанные отмычки, с легкостью вскрыл замок, так как двери оказались заперты. Я в который раз усомнился в том, что глава пригорода полицейский – все больше он мне напоминал самого заядлого и отъявленного преступника.
Луи преисполненный, как и всегда бдительности и всепоглощающей подозрительности, остался сторожить возле выхода, спрятавшись подле кустов сирени. Остальные двинулись в путь по темным и извилистым коридорам огромного поместья. Плутая по мрачному лабиринту, я слышал собственное сбивчивое дыхание и явно ощущал нарастающую тьму, а за ней и подступающий страх. Наконец проблеск света, что полоской ложился на пол коридора, показался впереди. Это означало, что мы достигли столовой, в которой наш сообщник должен был, как угодно отвлечь несчастную девушку, дабы мы смогли пройти дальше к лестнице. Натаниэль прижавшись к стене, стал прислушиваться. Мы последовали его примеру.
– Кто же приготовил такой замечательный ужин? – ахнул Фелес, усаживаясь на указанное ему место во главе стола.
– Приготовила его я, – спокойно пояснила Консетта, занимая место напротив своего гостя, – вы же умоляли меня отослать абсолютно всю прислугу из поместья, так что мне пришлось выполнить вашу прихоть. Отчего вас это так удивляет?
– Не каждая леди станет готовить, – сказал Фелес, неотрывно наблюдая за своей собеседницей. Положение его осложнялось, тем, что девушка села именно туда, откуда открывался обзор на весь коридор. Парень нахмурился, не зная, как ему быть дальше.
– Не вижу ничего особенного в том, чтобы человек умел заботиться о себе, выполняя необходимые вещи для жизни, – холодно высказалась Консетта.
– Не знаю, госпожа, мне слуги готовят, – беспечно выпалил Фелес, явно не подумав.
– Здесь гордиться нечем, господин Русаков, – ледяным тоном отрезала Консетта, сидя ровно, словно статуя. Затем она облокотилась одной рукой об стол, подперев голову. Вторую руку она положила на скатерть и перебирала пальцами, словно что-то решая для себя.
Русаков закусил губу, совершенно не зная, что делать далее. Неловкое молчание заполнило комнату, пока мы выжидали возле злополучной арки. Натаниэль начинал нервничать, судорожно бегая глазами. Иэн тихо вздохнул и шепнул Даниэлю, что Фелес не справится.
– Так, господин Русаков, ваше письмо, – нарушала тягостное молчание госпожа Эсмальт, двумя пальцами правой руки небрежно подняв послание, что лежало на столе. Она продемонстрировала его Фелесу и властно спросила, – что это все значит? Я хочу услышать объяснения.
Многострадальное лицо Русакова в этот миг выражало невероятную палитру эмоции – кажется, он проклинал про себя нас, меня, да и весь мир в целом.
– Что же именно вам непонятно в моем письме? Там же все написано, – что есть сил, выдавливая из себя улыбку, как можно мягче ответил Фелес.
– Мне понятно, что там написано, – резко произнесла Консетта, начиная при этом хмуриться, – мне непонятно с какой целью вы написали столь дерзкое послание?
– Я… а… люблю вас сердечно, – судорожно выпалил парень, нервно переплетая пальцы и прижимая руки к груди, – как вы можете быть так резки с моим ранимым и влюбленным сердцем?
Иэн едва сдержал смех на этих словах. Консетта же нахмурилась пуще прежнего, грудь ее тяжело вздымалась от нарастающего негодования, что она подавляла лишь благодаря природной выдержке.
– Вздор, господин Русаков, вы лжете мне! И вы и ваше письмо пропитаны несусветной ложью!
– Вы невероятно жестоки по отношению ко мне, – растерянно проговорил Фелес, и вид его в эту минуту был невероятно трогательным.
– Прошу прощения, но в таком случае, что вы скажите насчет госпожи Бетси? – вздернула бровями Консетта.