– Ах.. Конси, погоди… – глухим и слабым голосом запротестовал Фелес, – стой…
Девушка не удостоила вниманием его тихие протесты – она самозабвенно продолжала ласки, всецело поглощенная процессом. Ее горячие губы покрывали белоснежную кожу парня ненасытными поцелуями, подбираясь к шее.
– Ай, не кусайся… пожалуйста, – сдавленно прошептал Фелес. Дыхание его сбилось, он весь трепетал и дрожал сам того не ожидая.
На этих мольбах Консетта заглянула в его лицо проникновенным и внимательным взглядом. Она ни на секунду не останавливала свои ласки, настойчиво продолжая ритмичные движения. Щеки Фелеса вмиг залились пунцовой краской, он неотрывно глядел на девушку, одновременно пугаясь и растворяясь в этом взгляде.
– Еще…ах еще… – настойчиво простонал Фелес, хватаясь за концы лент, что надежно утягивали талию девушки в корсет.
Вмиг корсет и оставшаяся одежда Консетты отлетела в сторону, и парень, прибывая в опьяняющем и вожделенном состоянии, впился ей в губы, прижимая ее к себе.
Тем временем мы уже поднялись на второй этаж, ступая аккуратно и осторожно. Из спальни доносились прерывистые стоны.
– Кажется, – усмехнулся Даниэль, – Фелес крупно попал.
– В любом случае, ему сейчас намного лучше, чем нам, – нахмурился Натаниэль, сосредоточенно оглядывая замочную скважину злополучного кабинета.
– Он нам еще это припомнит, – проговорил Иэн, приподняв брови.
– Госпожа Эсмальт может делать с ним все, что ее душе угодно, лишь бы это было нам на руку, – безжалостно отозвался Романов, с легкостью вскрывая замок.
– Ваша забота о нас, как о ваших подопечных, весьма радует меня, – язвительно подметил я, в который раз удивляясь, как полицейский ловко обращается с отмычками.
– Да что вы разнылись?! – яростно прошипел Натаниэль, – будто его там демоны терзают на куски, а не хорошенькая леди. Он вам что, барышня кисельная – переживет! Значит, как в вампирских притонах кутить это в порядке вещей, а тут уже целая трагедия! – он поглядел на нас весьма внушающим взглядом и добавил, – между прочим, у госпожи Консетты очень красивая фигура и горячий нрав. Что еще можно желать?
– В таком случае нытье его будешь сам выслушивать, – качая головой, подытожил Иэн.
– Да я все выслушаю, боги, – закатил глаза Даниэль, пробираясь мимо нас вглубь темного и мрачного кабинета, – зачем еще нужны друзья? К тому же я привык к его беспочвенным страданиям.
Мы с Натаниэлем проследовали за господином Беднамом, Иваницкий же остался в коридоре.
Непроглядный мрак поглотил нас, не давая ни малейшего шанса что-либо разглядеть. Я невольно ощутил себя уязвимым, словно брошенным на самое дно пропасти тьмы, где живут оголодавшие демоны, которые только и выжидают часа, чтобы сожрать тебя.
– Нельзя ли зажечь свечу? – поинтересовался я, обо что-то споткнувшись.
– Ни в коем случае, – ответил Натаниэль, – окна кабинета выходят в поле, где вечно ошиваются все, кому не лень. Нам не нужны лишние свидетели.
Я многострадально вздохнул, продолжая на ощупь осматривать полки на наличие там сейфа. Благо мне не пришлось долго изображать из себя ищейку, так как Даниэль оповестил нас из самого дальнего угла комнаты, что нашел то, что так усердно искал. Пока он с предельным старанием вскрывал сейф в кромешной темноте, я от скуки начал осматриваться вокруг. Глаза мои уже привыкли и очертания кабинета начали слегка проступать, рассеивая тьму.
Взгляд мой упал на портрет небольшого размера, что висел на стене – на нем был изображен молодой мужчина с весьма неприятной и грозной наружностью, рядом с ним стояла Элисса Эсмальт и… Филиция Альдофин!
– Это Уолли Эсмальт? Покойный муж госпожи Элиссы? – спросил я у Натаниэля, указывая на угрюмого мужчину на портрете.
– Что? – поначалу не понял меня Романов, но уловив в темноте очертания портрета, произнес, – да, он самый.
– А почему с ними запечатлена моя тетушка, госпожа Филиция? – насторожившись, прошептал я.
– А что тебя так удивляет? Она была главной леди страны, а клан Эсмальт был одним из приближенных последователей ее мужа, – Натаниэль пожал плечами, доставая сигарету и поспешно убирая ее обратно, – они вертелись в одном кругу.
– Это, несомненно, так, однако, – я покачал головой, – странно, что портрет, где они изображены втроем висит в кабинете господина Эсмальт на самом почетном месте. Уместнее было бы повесить портрет его семьи или же родителя.
– У каждого свои вкусы и предпочтения, – отмахнулся Романов, не придав моим словам никакого значения.