Честно могу признаться, что по прибытию на так называемые «пробы», я как мог старался быть сдержанным и вежливым, но господин Тихий, словно решил во что бы то ни стало вывести меня из себя. Возомнив себя главным во всем, он казался энергичней обычного, радостно приветствовал прибывших господ (которых к слову тоже позвал без моего ведома), суетился, отпускал неуместные замечания, раздавал советы и прочее.
Он откуда-то достал копию моей рукописи и уже во всю размахивал ею перед лицами сестричек Бетси, которые вероятно на правах важных персон (этими правами они наградили себя сами, полагаю) ожидали получить главные роли. Рядом с ними с вымученным и несчастным видом стоял Фелес, недалеко от него на диване сидел Иэн и курил. Создавалось впечатление, что обоих джентльменов заставила сюда явиться Айрис, иначе я никак не мог объяснить себе их добровольное появление.
Натаниэль вместе с Даниэлем и Луи восседали в противоположной стороне залы, в самом темном углу – они выпивали и что-то оживленно обсуждали, то и дело посмеиваясь. В общем, господа были настроены легкомысленно, как и ожидалось, не придавая данному событию какой-либо значимости.
Что было удивительно, и вовсе не радостно лично для меня – это то, что здесь присутствовал сам Дориан Беднам, как и в первую нашу встречу безустанно поражаясь всему на свете, будто он только вчера вышел в свет. Он, видимо не ведая, куда себя пристроить, маялся посреди залы, то и дело, подходя к каждой группке, чем вызывал неминуемое раздражение.
Не сразу заприметил я Софиана, что стоял возле одной из портьер, прибывая во власти полного спокойствия и покорности своей судьбе. В руках он держал канделябр, отчего выглядел крайне театрально и устрашающе.
Что же касается нашей главной цели Розмари – она, забившись в самый дальний угол, с потухшим и унылым видом сидела на стуле, безвольно опустив плечи. Рядом с ней находилась Консетта Эсмальт, которая что-то говорила госпоже Астраль – по ее непроницаемому лицу сложно было догадаться, о чем идет речь. Но я заметил, что госпожа Эсмальт одета уже не в траурные одежды, а это значит, что оплакивание главы их клана подошло к концу и вскоре Консетта пойдет под венец.
Всю эту картину я узрел, в тот миг, когда едва переступил порог бальной залы. Меня покоробило и несколько взволновало, что господин Тихий распоряжается моей пьесой без моего непосредственного участия.
– Ах, господин Альдофин! – воскликнул Оли, заметив меня, – наконец-то вы прибыли! Мы уже заждались!
– Откуда у вас рукопись моей пьесы? – вздернул я бровями, силясь подловить его. Все это совершенно мне не нравилось.
Мои кузины тем временем проследовали в залу, погруженные в театральные заботы.
– У меня имеются свои источники, – он хитро подмигнул мне, – полно вам, господин Альдофин! Вы неопытны в таких делах, доверьтесь мне! И ваша постановка будет безумно фееричной!
Этого мне не хватало.
– Это ваша первая пьеса, я полагаю? – продолжил Тихий напускать на себя значимость. В его тоне так и скользили надменность и небрежность, замаскированные под напускное дружелюбие.
– Да, первая, – протянул я, ощущая неприятный осадок.
– Вот! – подтвердил он с важным видом, – так что вам следует довериться мне! Господин Милон, – он проговорил это таким тоном, словно я являл собой неразумного человека, – мне не хочется вас пугать или что еще хуже расстраивать, упасите боги и богини! Но, видите ли, театр, – закричал он чересчур наигранно, – это дело не простое! Может вам кажется, что это легко, но на самом деле это далеко не так!
– Неужели? – слегка улыбаясь, произнес я с сарказмом. Этот клоун не производил на меня никакого впечатления своими жаркими речами.
– Ну конечно! – подхватил тут же Тихий, видя, что слова его достигают нужной цели, – вы же не хотите все испортить едва начав? Доверьтесь мне, и вы не пожалеете!
– Непременно, – бросил я, стараясь как можно скорее отвязаться от господина Тихого – меня настигала физическая тошнота, если разговор с ним уходил дальше формальных любезностей.
Я поприветствовал всех собравшихся с милой улыбкой и предельным радушием и, когда очередь дошла до Софиана, я, конечно, не удержался чтобы не спросить его про канделябр, который парень не выпускал отчего-то из рук.
– Софиан, почему ты держишь эту вещь в руках? – оглядел я его с непонимающим видом.
– Я держу его в руках, дабы ощущать его тяжесть, господин Милон, – судорожно выдохнув, поведал Софиан, – и если мне захочется треснуть им господина Тихого, эта тяжесть мне напомнит о виселице, на которую меня отправят в случае убийства вышеупомянутого господина.