– Что же ты хочешь? – с интересом спросил Натаниэль.
– Я хочу, чтобы ты, как глава графства выразил свое возражение против моего назначения в палату правительства в столице. Я бы желал остаться тут, работать на благо моего пригорода, потому что здесь мой дом, – Берти вновь сделал паузу, – у меня никогда не возникало желания покидать эти окрестности. Я, как мой отец, мы другие, нежели госпожа Пай. Она всегда жаждала высот и ждет стремлений и побед от меня, но мне этого не нужно. Я хочу остаться там, где моя душа.
– Без проблем, Берти, – отозвался Романов, – я сделаю все, чтобы ты смог остаться, мне это будет лишь в радость.
– Почему ты переменил свои планы? – внезапно спросил господин Пай, – ты писал мне еще недавно, что ищешь клинок, и что остальные артефакты для тебя не столь важны.
– Видишь ли, – опять тяжко вздохнул Натаниэль, – я прочесал каждый уголок того места, где точно находится клинок. Просто хозяин дома его очень хорошо спрятал.
Мурашки пробежали по моей коже, в горле пересохло. То, с каким злорадством и хладнокровием это произнес полицейский отчего-то привело меня в оцепенение и ужас.
– Поэтому, – продолжил Романов, – мне нужно принести хотя бы что-то, дабы задобрить своего покровителя. Пусть даже русалочью скрипку, от которой толку меньше всего.
«Меньше всего? – пронеслось в моей голове».
– Надеюсь, ты его отыщешь, – произнес Берти, – ты изменился Натаниэль. Я не понимаю, что именно в тебе переменилось, но оно очень сильно повлияло на тебя.
– Прошло много времени, – с некой тоскою в голосе отозвался Натаниэль, – ты тоже повзрослел.
– Мне очень жаль твоего отца, позволь лично принять мои соболезнования. – С грустью произнес Берти, – господин Эдвард относился к нам, как к собственным детям. Я очень скорбел, когда узнал об его кончине. Еще раз прости меня, что не смог приехать.
– Благодарю и не нужно. Я знаю причины и все прекрасно понимаю, – тут же прервал его Романов, словно вовсе не хотел на этом заострять внимание, – многое изменилось. Плут Кель наконец пал.
– Кто же убил его, Нат? – прямо спросил Берти.
– Не имею ни малейшего понятия, – произнес он с напускной невинностью, как мне показалось. – Но его больше нет и его власть над нами отныне бессильна.
– Кто бы это не сделал, он оказал всем нам большую услугу, – холодно произнес Берти, голос его был бесстрастным, – я до сих пор уверен, что Плут Кель приложил руку к смерти моих родителей.
Я сильнее припал ухом к двери, сердце мое билось в волнующем предвкушении, а горло пересохло. И вот, в очередной раз, особа моя стала жертвой судьбы-насмешницы – оказалось, что коварная дверь отворяется в обе стороны, поэтому стоило мне сильнее навалиться на нее своим несчастным тельцем, как я кубарем завалился прямо в реквизитную комнату, постыдно распластавшись перед господами Пай и Романовым.
Изумление на их лицах застыло, минутное неловкое молчание повисло над молодыми людьми, а я, растянувшись во весь порог, так и продолжал глупо глядеть на них, изредка виновато моргая.
– Прошу прощения, – наконец пролепетал я, поджав губы, мысленно желая провалиться на месте, – я, кажется, споткнулся об эти шикарные ковры, которые господин Тихий расстелил повсюду в коридорах, будто в гостиных.
– О, господин Альдофин, – словно придя в себя, кинулся ко мне Берти. Лицо его вновь приобрело ту миловидность и невинность, а проскальзывающая холодность и серьезность исчезли без следа. – Вы не сильно ушиблись?
– Как сказать… я уже привык, – сконфужено промямлил я, поднимаясь с пола.
На этих словах Натаниэль, не в силах сдерживаться, рассмеялся от души:
– Да, Милон, ну ты даешь, дружище! – он покачал головой и во взгляде его я заметил некое сомнение, – неужто возможно поскользнуться на этих коврах, что покоятся тут не одно десятилетие? Ты просто-таки особенный.
– Это все моя врожденная неуклюжесть, – скромно оправдывался я, прекрасно понимая, что Натаниэль мне нисколько не поверил.
Я и не надеялся его провести, ведь как можно обмануть того, кто обман придумал?
Слава дорогим богиням, что в этот щекотливый момент подозрения моей особы, к нам в реквизитную комнату вошел Дориан Беднам, в который раз выручая меня своим чудаковатым и неуместным поведением.
– Ха! Вы тут, господа! – радостно воскликнул он, совершенно не обращая вникания на неловкую атмосферу, – я, видите ли, здесь нахожусь в творческих поисках особенного реквизита для нашей пьесы! Господин Милон будет рад!
– Господин Беднам, – нахмурился я, решив напомнить о своем скромном присутствии, – я здесь.
– Ой! А я вас и не заметил! Ха! – засмеялся Дориан, забавляясь собственной невнимательностью, – вы знаете, господин Тихий уже вовсю репетирует любовную сцену! И мне совершенно не нравится, как он это делает. Мне, как человеку, по уши потонувшему в любви, претит подобное изображения столь возвышенного чувства! Вот я и решил заняться иными, более важными делами! Ха!