– Что ж дорогая, вы уже обсохли? – раздался лукавый голос господина Романова за ширмой.
– Как вы посмели? – надменно бросила Роберта. От нее так и веяло холодом всех зим на свете.
– Что посмел? Явиться сюда, когда вы не одеты? – усмехнулся Натаниэль, – или же, что уронил вашу неприкосновенную особу в воду?
Внезапно Роберта в неглиже – облаченная лишь в нижнюю юбку, корсет и чулки, появилась перед Романовым, выйдя из-за ширмы. Она подошла к нему вплотную с решительным и рассерженным видом, и поглядела прямо в глаза. Парень изменился в лице, явно не ожидая подобного от барышни.
– Зачем вы это сделали? Что вам дал этот низменный поступок, достойный разве что глупого школьника?
– Даже не знаю, вот вы здесь стоите передо мной, почти что обнаженная, – обворожительная обжигающая улыбка расползлась по хитрому лицу Натаниэля, – чего же я добился?
– Я стою перед вами в таком виде, потому что сама решила, – не сдавалась Роберта, – если бы не захотела, не вышла бы.
– Но захотела ведь, – не унимался парень в ответ.
– Вам пора, господин Романов, – отрезала Роберта, собираясь уйти обратно за ширму.
– Что значит «мне пора»? – опешил Натаниэль, посмеиваясь, – это вообще-то все еще мой дом, госпожа Альдофин.
На последних словах он сделал явный акцент. Ведь они давно уже стали обращаться друг к другу по имени.
– Но вы выделили эту комнату для меня, и сейчас я здесь хозяйка, – требовательным голосом ответила Роберта, скрывшись за ширмой, – меньшее, что вы можете сделать в качестве извинений.
– Ну, уж извините меня, ради богов, госпожа, – озорно проговорил Натаниэль, – мне лишь хотелось напомнить вам, что не только я в вашей власти, но и вы в моей тоже.
– Что, прошу прощения?! – вышла из себя Роберта, вернувшись из-за ширмы.
Натаниэль, добившись нужного состояния духа, резко притянул девушку к себе за талию и впился ей в губы. Возмущение Роберты вмиг поутихло, она замешкалась, но в итоге прильнула в ответ.
Все это было прекрасно, не спорю, но моя персона в тот момент составляла компанию Дориану, помогая ему исследовать бесконечные коридоры Кастонского поместья. Вся прислуга куда-то запропастилась, а господин Беднам начиная с пятого коридора, посчитал нужным заглядывать в каждую комнату по пути. При этом он не забывал с чувством произносить «Ау» и после многозначно задумываться. С седьмого коридора он заставил и меня делать то же самое, и я без должного энтузиазма, с невероятно унылым видом отворял поочередно двери ближайших покоев, дабы проверить их на наличие хозяина.
Так я и стал невольным свидетелем любовной сцены своей кузины. Беглого взгляда было достаточно, чтобы лицо мое покрылось краской. Не прошло и секунды, как я с силой захлопнул дверь, с вопиющим возмущением в душе.
– Что? Что вы обнаружили?! – возбудился тут же Дориан, подбежав ко мне.
Вот черт – он может и туп, как мои ботинки, однако настроение людей, когда нужно улавливает.
– Ничего такого! – пискнул я, ловко беря его за локоть, – там ничего нет, лишь… ээ… паук! Такой страшный! Продолжим поиски.
– Паук? Я хочу поглядеть! – оживился Дориан.
– Нет, не хотите, – процедил я сквозь зубы.
Парень уставился на меня, на секунду замерев – можно было грешным делом подумать, что в его голове затеплились мысли. Но он тут же оправдал свою репутацию и спокойно ответил:
– Ну ладно! Идемте.
И он зашагал дальше, в который раз заставляя меня поражаться, удивляться и недоумевать.
Я проводил его взглядом, с трудом веря, что ложь иногда бывает намного проще правды.
Мы побродили еще какое-то время по глухим и пустым коридорам, зайдя в одну из больших гостиных, которую раньше мне видеть не приходилось. Две винтовые лестницы полукругом спускалась по бокам от огромного балкона, что служил входом в комнату. Вдоль лестниц висели картины, на которых были изображены члены Совета пригорода, а точнее его нынешний состав.
Ни книги в позолоченных обложках, ни изысканный фарфор, ни набор подушек с вышивкой гладью от известного модного дома Максималь, коими была полна комната, не заинтересовали меня, ведь я с жадностью стал осматривать портреты. Конечно, любая вещь меркла по сравнению с таким богатством. Дориан что-то болтал, а я, словно завороженный вглядывался в нарисованное лицо Эмиля Кельского, что прожигал меня взглядом с мрачного полотна достаточно грубой кисти. Его острые скулы, синие чистые глаза, с притаившимся злым умыслом в них, завораживали меня.