На другом портрете был изображен Энджел Донников – его лицо казалось встревоженным и нервным, пепельные волосы небрежно спадали на глаза. Говорят, он был довольно-таки тревожного нрава – подозревал всех и каждого. И скажу я, ведь не зря. Что же заставило его в ночь смерти остановиться с единственным камердинером в одиноком поместье в самом сердце леса?
Я быстро отыскал Фонси Эсмальт и узнал его, даже не взглянув на подпись – он был невероятно похож со своей сестрой, Консеттой. У них обоих были глаза матери – госпожи Эсмальт. Но ему не была присуща та мягкость и доброта, что исходила от Консетты. Фонси производил наиболее неприятное впечатление, я даже поймал себя на том, что невольно поморщился, вглядываясь в его лицо.
Здесь же красовались портреты господина Иваницкого, надменность которого идеально передавали краски холодных оттенков, и господина Русакова, что был одет, как и всегда с иголочки. Тут же я наткнулся и на Даниэля с его братом Габриэлем, которого он был вынужден терпеть, словно наказание богов. Рядом с ними, словно лучик света, находился портрет господина Берти, который так и светился искренностью и теплотой.
– А где портрет господина Марка Ярузалевского? – огляделся я, заметив, что надоедливый издатель отчего-то не запечатлен ни на одном полотне.
– Кто? – переспросил Дориан, оставаясь совершенно равнодушным к моему вопросу.
– Издатель Марк Ярузалевский, – повторил я несколько настороженно.
Дориан имел черту легкомысленности, которая подавляла остальную часть его личности, но чтобы он запамятовал чье-либо имя? Ранее я такого за ним не замечал.
– Это ваш знакомый? – окончательно поразил меня Дориан.
Холодок пробежался по моей спине, явно давая понять, что дело принимало весьма скверный и опасный оборот.
– Нет, он был на приеме недавно, – решив не усугублять положение, отмахнулся я.
– А, что-то совсем не припомню, – призадумался Дориан, перебирая подушки, что захватили его внимание.
– Почему здесь висят эти портреты? – вновь обратил я внимание на зловещие полотна, что так и отдавали тайнами.
– Так это же комната Совета! Ха! здесь обычно Совет собирается и… ну…эээ… Что они обычно делают? – было видно, что Дориану крайне тяжело думать более минуты, поэтому мозг сжалился над ним, – так вы же состоите в Совете! Что вы там обычно делаете?
Убиваем демонов, выпиваем, забираемся в чужие поместья в надежде стащить клинок Холодного принца. Что же еще?
– М, мы обычно не проводили время в этой комнате, я впервые тут, – пояснил я, уклоняясь от ответа, – хотелось бы знать, почему? Эта гостиная вполне уютная и комфортабельная.
– Может после смерти Плута Келя, в этом нет необходимости? – выдал дельную мысль Дориан совершенно бездумно.
– Вполне возможно… – согласился я, – но все же эти портреты… весьма необычно.
– А как вам общий портрет?
– Общий? – растерялся я.
Дориан молча указал на громадных размеров портрет, который я поначалу не заметил. Он висел над входной дверью, и на нем во весь рост красовались все члены Совета.
– Богини… – лишь смог вымолвить я, задрав голову. Дориан поравнялся со мной, так же поддаваясь магическому гипнозу, которое источала из себя картина – от нее было сложно оторвать глаз.
В кресле, словно на троне, восседал Плут Кель с ехидным выражением лица, с подачей, будто весь мир находился у него в кармане, а Совет – на ладони. По правую руку от него стоял Натаниэль… и я обомлел, ведь совершенно не узнал в этом парне господина Романова – до чего он изменился! Я не мог объяснить даже самому себе, в чем именно заключалось отличие, но… что-то переменилось в нем, нечто безвозвратное, что оставило глубокий след. Он выглядел более юным и неопытным, словно птенец, который только что вылетел из гнезда… Хотя остальные члены Совета совсем не изменились.
Иэн стоял подле Натаниэля с таким же скрытным и горделивым видом, что и обычно. Фелес находился далее в красивом модном костюме. По ту сторону от Плута Келя с мерзким видом возвышался Фонси, а рядом Энджел. Чуть в стороне ото всех вихлялся Габриэль – его многострадальное лицо так и говорило, что его заставляют позировать для портрета.
Но что самое удивительное – позади всех, словно притаившийся хищник, находился Даниэль. Он с выдержанным хладнокровием, будто хорошее вино, косился на Кельского, выражая неминуемую готовность наброситься в случае чего.
Берти на портрете отсутствовал, точно как и Ярузалевский. Но оно и понятно – господин Пай, вероятно, находился в то время в Эльфляндии, а вот второй… о нем лучше умолчать.
– В каком году был выполнен этот портрет?
– После смерти Эдварда Романова, – ответил Дориан, – тогда господин Натаниэль только вступил в права главы графства.