Под вечер того же дня до Франчески, наконец дошло, что после замужества Роберта тут же съедет и станет полноправной хозяйкой Кастонского поместья. Данное открытие несказанно поразило Франческу, и она стала реветь навзрыд, словно малое дитя, чем несказанно перепугала маленького Руслана. Он тут же бросился к тете и стал ее обнимать, но она, поглядев на него, только еще сильнее зарыдала, прижимая мальчика к себе.
Роберта стала утешать сестру, обнимая ее и гладя по голове, но это отнюдь не помогало. Следом и у остальных кузин заскользили слезы по щекам: Мэри шмыгала прикрывшись платочком, у Филиппы был до боли трогательно-печальный вид и глаза ее блестели, как сапфиры под водой, Рири бесшумно заплакала, закрыв лицо руками, и даже Скарлетт, что обычно не демонстрировала истинных своих чувств, отвернулась к окну, словно что-то ее там заинтересовало – но я прекрасно видел, что щеки ее мокрые от слез.
В бессилии я старался утешить каждую из сестер, то поднося бокал воды, то протягивая платок. Я никогда не был в подобном эпицентре плача, и мне казалось, что в центре смерча находиться не так страшно, как тут.
– Неужели ты более не будешь здесь жить? – все повторяла, всхлипывая Франческа, утирая слезы ладонью, – оставишь свою спальню и не будешь более строчить на своей машинке в гостиной, перебирать ленты и кружева?
– Тихо, тихо, Франческа, я часто буду навещать вас, дабы не давать тебе расслабиться, – нашептывала Роберта пытаясь утешить сестру, что ревела громче всех.
Вечером, когда солнце почти спряталось за горизонт, а серость сумерек еще не окончательно растворилась в темноте, я вышел на балкон подышать свежим воздухом. Прохлада летнего вечера приятно освежала мысли, вокруг особняка кругами носились птицы, тревожно перекрикиваясь друг с другом. Внизу Мэри с Русланом совершали короткую прогулку перед сном. Она суетливо поправляла ему курточку, которая расстегнулась, а это, по мнению кузины, грозило чем-то смертельным.
Неожиданно на балкон ко мне вышла составить компанию Роберта. Она была столь цветуща, что я невольно залюбовался ею.
– Я счастлив за тебя, Роберта, – произнес я, наконец, пока ее румянец таял в последних сумерках.
– А раньше было, что хотели избавиться от нас с сестрами, да поскорее, – усмехнулась Роберта, в задумчивости глядя вдаль.
– Да, каюсь, – не стал отрицать я, – но все признаться резко изменилось.
– Ах, Милон, мы так с вами похожи, – она облокотилась локтями о балконный парапет и заискивающе заглянула в мои глаза.
– Правда? Ты так думаешь? – чуть улыбнулся я, и грусть отразилась на моем лице. Кажется, я понимал, о чем она толкует.
– Да, – грустно сказала она, – вы страдаете из-за своей невинной внешности, – я хотел было возразить, но она мне не дала, – не отрицайте, я знаю. – Роберта тяжело вздохнула, устремив взгляд на серовато-синее небо, – мне тоже приходиться несладко. В это сложно поверить, но красота обычно не приносит ничего хорошего ее обладательнице. Женщины глядят на тебя с завистью – кто-то этого не скрывает и считает, что тебе в жизни все достается легко лишь за красивые глазки, кто-то ненавидит глубоко в душе, не признаваясь в этой ненависти даже самой себе. Мужчины же… – она горько усмехнулась, – некоторых мужчин привлекает моя очаровательная внешность до тех пор, пока они не столкнуться с моим нравом и не поймут, что я вовсе не глупышка, какой бы им хотелось меня видеть. Иные же боятся нас, как огня, безвольно ощущая собственную слабость. Они считают, что раз боги не обделили меня красотой, то, стало быть, я ветреная легкомысленная и разобью их несчастные сердца, не успеют они еще со мной заговорить. Вот и приходиться мне существовать, словно экспонат на ярмарке, на которой все лишь смотрят на тебя в восторге и трепете, но вот прикоснуться никто не желает.
Роберта окончила говорить в ночной тиши. Птицы завершили свой каждодневный обряд, спрятавшись по гнездам – их сменили сверчки со своим звонким стрекотом. Тьма сгущалась над холмом и даже Мэри с Русланом отправились в свои покои.
Глаза Роберты блестели тревожным блеском, а боль, что так нещадно терзала ее на протяжении всей юности, наконец, выплеснулась наружу. Я сразу вспомнил наш первый визит в Тихий дворец, где она стояла такая одинокая самая красивая и прекрасная девушка в зале без надежды на танец хотя бы с одним кавалером. Не репутации сестер Альдофин тогда боялись мужчины, а саму Роберту, ее дьявольскую красоту, что порой и правда играет совершенно не на руку своей обладательнице.