Господин (милостиво). Благодарю вас. Бланш, этот джентльмен так любезен, что согласен уступить нам свой столик, если тебе там больше нравится.
Бланш. Спасибо, мне совершенно все равно.
Господин (Кокэйну). Кажется, вы были нашим спутником на пароходе, сэр?
Кокэйн. Да, сэр, мы с вами спутники — спутники и соотечественники. Ах, мы лишь тогда ощущаем прелесть родной речи, когда слышим ее под чужими небесами. Вы, вероятно, сами это отметили, сэр.
Господин (несколько удивлен). Гм! Пожалуй... Возможно — с романтической точки зрения. Но я лично, когда слышу английскую речь, чувствую себя как дома: а я терпеть не могу чувствовать себя как дома, когда я за границей. Нс для того же выбрасываешь столько денег. (Смотрит на Тренча.) Этот джентльмен, кажется, тоже был с нами на пароходе?
Кокэйн (принимая на себя роль церемониймейстера). Мой глубокоуважаемый друг доктор Тренч.
Старый господин и Тренч встают.
Тренч, дорогой мой, разрешите вам представить... (Вопросительно смотрит на старого господина, ожидая, что тот назовет себя.)
Господин. Позвольте пожать вашу руку, доктор Тренч. Моя фамилия Сарториус. Я имею честь быть знакомым с леди Роксдэл, вашей, как я понимаю, близкой родственницей. Бланш!
Бланш поднимает голову.
Познакомься — доктор Тренч.
Бланш и Тренч кланяются друг другу.
Тренч. Разрешите, мистер Сарториус, представить вам моего друга, Кокэйна: мистер Уильям де Бар Кокэйн.
Кокэйн отвешивает церемонный поклон. Сарториус с достоинством кивает. Тем временем возвращается официанте чайником, сахарницей и прочими принадлежностями чаепития.
Сарториус (официанту). Еще две чашки.
Официант. Слушаю, сэр. (Скрывается в дверях гостиницы.) Бланш. Вам с сахаром, мистер Кокэйн?
Кокэйн. Да, пожалуйста. Благодарю вас. (Сарториусу.) Вы очень любезны, сэр. Гарри, несите сюда ваш стул.
Сарториус. Пожалуйста, очень рад.
Тренч приносит стул, и все рассаживаются вокруг столика. Официант приносит чашки.
Официант. Табльдот в половине седьмого, джентльмены. Что еще прикажете, сэр?
Сарториус. Больше ничего. Можете идти.
Официант уходит.
Кокэйн (сладким голосом). Долго вы думаете пробыть здесь, мисс Сарториус?
Бланш. Мы хотели побывать еще в Роландсэке. Вы не знаете, там так же красиво, как здесь?
Кокэйн. Гарри, дайте, пожалуйста, Бедекер.
Тренч достает путеводитель из кармана.
Благодарю вас. (Просматривает оглавление, ища Роланд-СЭК.)
Бланш. С сахаром, мистер Тренч?
Тренч. Благодарю вас.
Бланш подает ему чашку и на миг взглядывает на него с особенным выражением. Тренч быстро опускает глаза, с опаской косясь на Сарториуса, который в эту минуту занят своим бутербродом.
Кокэйн. Роландсэк, по-видимому, очаровательное место. (Читает.) «Один из самых живописных и любимых туристами уголков на Рейне. В его окрестностях, на лесистых склонах, спускающихся к реке, расположены многочисленные виллы и прекрасные сады, принадлежащие по большей части богатым нижнерейнским купцам».
Бланш. Что ж, как будто вполне культурное и благоустроенное место. Я за то, чтобы туда поехать.
Сарториус. Совсем как у нас в Сербитоне, дорогая.
Бланш. Да, совсем как у нас.
Кокэйн. У вас дача на Темзе? Как я вам завидую.
Сарториус. Нет, я просто снял там меблированную виллу на лето. Я живу на Бедфорд-сквер. Я член церковного совета, так что должен жить в своем приходе.
Бланш. Еще чашку, мистер Кокэйн?
Кокэйн. Нет, благодарю вас. (Сарториусу.) Вы, кажется, уже прогулялись по городу? Смотреть тут особенно нечего, кроме церкви святого Аполлинариса.
Сарториус (шокирован). Какой церкви?
Кокэйн. Святого Аполлинариса.
Сарториус. Странное название для церкви. Только за границей может быть такое.
Кокэйн. Ах, да, да, да... Это слабое место наших соседей. Вкус, вкус — вот чего им недостает! Но в данном случае их нельзя винить. Слабительная вода была названа по церкви, а не церковь по слабительной воде.
Сарториус (тоном судьи, который готов признать это смягчающим обстоятельством, но отнюдь не полным оправданием). Рад это слышать. Церковь чем-нибудь замечательна?
Кокэйн. В Бедекере она отмечена звездочкой.
Сарториус (почтительно). А! Тогда ее надо осмотреть.
Кокэйн (читает), «...воздвигнута в 1839 году архитектором Цвирнером, знаменитым строителем Кельнского собора, ныне покойным, на средства графа Фюрстенберг-Штаммгейма».