— Все вот так говорят, все! — с горечью возразила Катя, — и папаша, и даже мама Федосья, на что уже всякому моему слову верит. А я врать не умею… Вы слушайте: я в маменькиной комнате, когда покойницу на стол убирали, Сашкину подвязку нашла и спрятала… Тогда у меня и подозрения никакого не было. После — много после — папаша как-то раз говорит мне, чтоб я его простила, если он женится на Александре Кузьминишне. Тут мне в виски так и стукнуло, так все мне и просветлело, и, как мне дело представилось, так я все и выложила папаше. Он рассердился, затопал на меня ногами и прогнал с глаз долой; а вскорости прилетает ко мне сама Сащка, — лица на ней нет… И давай на меня кричать: как я смею клеветать на нее. А я вынула из ящика подвязку и спрашиваю: это — что?.. Она вся побелела, прыг ко мне, выхватила подвязку из рук да в карман ее… Я к ней бросилась, а она… ох, братец!..
Катя, бледная, как мертвец, опять пригнулась к брату, почти уронив голову ему на плечо.
— Она меня по щеке два раза ударила! — глухо прошептала она.
Чилюк ничего не сказал, но так ударил кулаком по столу, что доски затрещали и вздрогнула посуда на надстольных полках. Он встал и медленно прошелся по избе. Потом наклонился к сестре и поцеловал ее в голову. Катя почувствовала слезу, упавшую на ее волосы, и покраснела; взор ее засверкал благодарным восторгом и слезами…
Кое-как справившись с волнением, она продолжала:
— Я тогда обезумела… к пруду бросилась… да на самом берегу вспомнила маму Федосью: не топись, а приходи, посоветуйся… Так, в чем была, и прибежала к ней, и выплакалась… «Утро вечера мудренее», — говорит мама. Напоила меня малиной, уложила спать, а Максима — племянник ее, кузнец, — послала в нашу усадьбу сказать, чтобы не беспокоились, что барышня-де у нее отдыхает. Поутру рано, с зорькою, будит меня мама Федосья: «Вставай, Катюша, обряжай вот эту одежу, — платье мне простенькое припасла, — да пойдем-ка мы с тобой к Пафнутию в Боровск[5], помолимся! Авось в мозгах-то у тебя просветлеет, — увидим, как тебе дальше быть…» Целую неделю до Боровска шли, там три дня пробыли… Назрело у меня в душе — пойти к маме Федосье в жилички… Дальше — как сами видите.
Катя умолкла.
— Катя! — сказал Александр Николаевич, крепко взволнованный, — ты молодец… только этому конец положить надо. Что себя мучить? Я тебя увезу отсюда…
Катя, не глядя на брата, покачала головой.
— Ты не хочешь?.. значит, довольна?..
— Довольна, братец, я здесь при деле. Привыкла.
— Дело будет и в другом месте, и привыкнешь к другому месту.
— Что, братец, — как слышно? войны не будет? — не отвечая, спросила Катя.
— Нет, кажется… а что?
— Я бы в милосердные сестры пошла… А так, просто — куда мне ехать, братец? зачем?
— Я тебя устрою в Петербург к хорошим людям…
— Что же я у них делать буду?
— Что понравится, что знаешь…
— А я же ничего не знаю… а что умею, тому здесь место, а в Петербурге ни к чему… Даром я хлеба есть не хочу… дурочкой между людей жить тоже не согласна… У меня гордость есть. Нет, братец, — вы только не обижайтесь, родной! — оставьте меня, как нашли, не ворошите… И мне придется привыкать к новым людям, и новым людям ко мне; полюбимся ли друг другу, еще бабушка надвое сказала, — а здесь уже дело верное. И я люблю, и меня любят…
В уме Александра Николаевича мелькнула быстрая мысль…
— Позволь, Катя, — остановил он ее, — я вижу, что ты честная девушка, и тебя не следовало бы об этом спрашивать, но отец намекал мне о каких-то дурных слухах…
— Я знаю, что на усадьбе про меня говорят, — спокойно сказала Катя, глядя прямо в глаза Александру Николаевичу, — что у меня любовник есть. Вы не верьте. Лгут. Никакого у меня любовника нет. Чудные! коли на меня плохо надеются, хоть мамушке бы поверовали: она у нас строгая, святая, — все знают… Вот, — она улыбнулась, застыдилась и покраснела, — замуж я, может быть, точно пойду…
— За кого же? за здешнего?
— Да… за Максима, матушкина племянника…
— Ты его любишь?
Катя задумалась.
— Люблю… — не совсем смело начала она и потом гораздо решительней договорила:- Очень уж хороший он человек, мало таких на свете, и меня крепко любит…
— Совсем, значит, свяжешь себя с Теплой слободой?
— Совсем… что же? Я ведь с нею расставаться и так не собираюсь, — сказала Катя и вдруг неожиданно прибавила: — Он меня из воды вытащил… случилось тут… тонула я один раз…
— Как же случилось?
— Так… Вы не думайте, что я нарочно… просто, на плоту мыла белье, да и сорвалась. Плавать я хорошо умею, да меня под плот затянуло. Другие девушки закричали; Максим подоспел, бухнул в воду и вытащил… После того мы с ним и поладили, чтобы повенчаться.