Нашлись охотники глянуть, как у нас устроено все. Повел я их в дом и рассказываю: в столовой, мол, пить-есть будем да собираться и гостей принимать, — в комнаты чужим заходить нельзя. О детях рассказал; объяснил, как женщины дежурят, в чем мы, мужчины, помогаем им. Глядят, посмеиваются. А во дворе уже речи говорят. Отговорил один, а от ворот крик:
— Слышь, вам на ребятенках метки придется ставить: в чистоте да в особых комнатах узнавать не будете!
Все засмеялись, а Сердюк обиделся и стал обрывать смех. Я его за полу дергаю.
— Брось скуку налаживать, — говорю. — Пускай смеются, спрашивают, мы потом всем ответим...
Тут чертежник на стул вспрыгнул и давай языком белый свет мутить: коммуны, мол, есть зародыш светлой жизни, рост, раскрепощение и те-те-те, будто статью читает. И так все просто выходит у него, что даже дурак, и тот не поверит. Получалось, дай такому чертежнику волю, он тебе тысячу коммун сделает. А мы знали, что он за птица и как работает. Впусти такого в коммуну, он в неделю опротивеет всем: любит распоряжаться, спит и учит, а сам свои руки бережет. Таких людей от коммуны за версту надо держать.
Укротили мы чертежника и говорим:
— Может, кто спросить хочет о чем-нибудь?
Все будто в рот воды набрали, только одна женщина осмелилась.
— Хоть вы, — говорит — и хорошо все уладили, а только жены ваши перессорятся, ничего не выйдет.
— Типун тебе на язык! — кричу.
Покраснела она и оправдывается:
— Я не со зла, а только я нашу сестру знаю. Это кабы в монастыре, там можно жить, а тут не выйдет... Зла у меня ни вот столечко... Я удачи вам хочу...
— Это чтоб бабы перессорились? — спрашивает Крохмаль. — Спасибо, возьми эту удачу себе!
От улыбок весь двор светлее стал, и запорхали к нам всякие слова-словечки.
Старики про ревность затянули:
— Ой, перевлюбляетесь вы друг в дружку, вся ваша дружба разлетится...
Женщины о еде занозы запускали:
— Один щи любит, другой — суп, перегороди-ка в котле, ублаготвори всех...
Старуха одна подошла.
— А в бога у вас, — спрашивает, — можно верить?
Оглянулся я — и моя жена тут. Слушает, шею вытягивает, а как заметила, что я гляжу на нее, хмурость напустила на себя и ну подсолнухи шелушить: мне, мол, на ваши затеи наплевать...
Ответили мы на вопросы. Чугаев два стиха прочитал, заиграла музыка, молодежь песню запела, а мы с гостями пошли в «Почин». Гляжу — моя локтями работает, злая, красная — и дергаю Крохмаля за локоть.
— Готовься, — говорю, — сейчас скандал будет.
Оглянулся он и ну моей жене дорогу прочищать:
— Пожалуйте, пойдемте, поглядим наше жилье, может, и вам понравится. Закусим, побеседуем, чаи будем гонять...
— Подавитесь своими чаями, — скрипит жена и ко мне: — Если ты на этой неделе детей не приведешь, изувечу!
— С этого, — говорю, — и начинай: детей я к тебе не приведу.
— Не приведешь?
— Нет!
Крохмаль заулыбался и ну хвалить мою жену.
— Правильно, — говорит, — действуете. Любовь надо злостью подтапливать, а то она, бедненькая, замерзнет. Залейте ему — это мне-то — глаза чем-нибудь, как в старину делали, он и перестанет упрямиться. Будете его, слепенького, сами водить, а там детишки подрастут, — смена, так сказать... и поводыря нанимать не придется...
Поняла жена, что Крохмаль издевается над нею, и ну плеваться, а он ближе к ней.
— Да что вы, — разводит руками, — все плюетесь? Муж — тьфу, коммунисты — тьфу, работа наша — тьфу, говоришь вам что, — опять тьфу... Что же нам, или всем к попу в прислужники итти? Так опять же ничего не выйдет. Бог вон допустил до того, что белый офицер попадью нашего попа увез.
Жена злится, а Крохмаль не отстает от нее.
— Ну зачем вы свой голос надрываете? — удивляется. — Я ведь не муж вам, я хочу понять вас и говорю с вами по-хорошему. Все вы затьфукали, а как надо делать, не сказали нам.
— А не надо было, — говорит жена, — в умные-разумные лезть, раз вы дураки.
— Ого-го, — смеется Крохмаль, — куда вы хватили. Но ведь жизнь не рак, жизнь назад не пятится. Вы дайте совет, как жить.
— Не надо быть зеваками и пустоболтами, как он, — указывает на меня жена.
— Только и всего? Это я от вас еще на суде слыхал. Надо, значит, подрабатывать, поворовывать? Этак можно весь завод растащить, а себя изгадить так, что обходить будут.
— Печаль маленькая.
— Для вас маленькая, а для нас большая. Только по-вашему не вышло и не выйдет. Плохие мы, не спорю, а завод все-таки пустили. С весны будем строиться, скоро вторую домну пустим, молодежь, женщин и детишек уладим. Тогда и мальчишек своих увидите. Только вам подтянуться надо. Нельзя орудовать только руганью да молитвами. Сами, небось, маленькой не любили молиться. Эх, и почему я не женщина! Ух, как организовал бы женщин в коммуну! Глянули б люди, у всех на сердце соловьи те-тех-тех... Пойдемте с нами. Бери ее, Вася...