Я прошелся по берегу до устья «сельдяного» ручья. Поток — обыкновенная лощина, запруженная водорослями и заполненная прозрачной водой, — течет в залив по открытой песчаной равнине. Добежав до берега, он мелеет и сочится в залив через песчаную бровку. Невысокие приливы заливают его «малокровные» рукава, полные поднимаются выше и входят в затон, образованный в устье дамбой из водорослей. Недавний прилив чуть лизнул краешек дамбы и начал отступать за час до моего появления. Между дамбой и отметкой полной воды лежала двадцатифутовая полоса пляжа, изборожденная жиденькими ручейками. Я заглянул в затон. Сельдь была «там». На дне, поросшем водорослями, лежала мертвая золотистая рыбина, слегка запачканная песчинками.
Взглянув невзначай на залив, я заметил стайку сельди, которая стояла напротив устья ручья, футах в пятнадцати от неподвижной кромки прилива. Стая насчитывала около сотни рыбок. Время от времени их плавники рябили поверхность воды. Это была сельдь истемского ручья. Рыба не могла попасть в родной пруд, отгороженный от нее плотиной, которую воздвигла сама природа. Наблюдая за существами, попавшими в беду, которые сбились в кучку на отмели, то замирая неподвижно, то приходя в возбуждение, я подумал о тех усилиях, которые прилагает природа для того, чтобы внедрить жизнь повсюду, заполнить ею планету, заполонить своими созданиями землю, воздух и воды. В каждом пустующем уголке, в любом уединенном пространстве она стремится вдохнуть тепло в неживое, насытить саму жизнь. Как удивительно безмерно, ошеломляюще непреклонно и горячо это рвение природы! Какие только невзгоды, холод и голод, самоотречение и медленная смерть не выпадают на долю ее созданий (в том числе и этих рыбешек, попавших в западню), готовых вынести все ради своего назначения на земле! Разве сравнима сознательная решимость человека с их бескорыстной единой волей, готовностью к самопожертвованию ради продолжения жизни Вселенной?
Прилив отступил, быстро осушив отмели. Сельдь скрылась из виду, словно была отражением в зеркале. Я даже не заметил, когда это произошло.
Когда к вечеру я вернулся на внешний пляж, зелено-нефритовый океан был увенчан белыми шапками Всклокоченные облака спешили куда-то на запад, нарастал ветер, но в этом воздушном потоке с севера ощущалось тепло.
Ночь на Большом пляже
Наша невиданная цивилизация во многом порвала с природой, но особенно радикально — с ночью.
Первобытный человек, сидящий у костра в пещере, боялся не столько самой ночи, сколько ночных хищников и явлений, которые он наделял злой волей.
Мы, люди машинного века, обезопасив себя от ночных врагов, стали бояться самой ночи, ее темноты.
Искусственный свет загнал тайну и красоту ночи в глухие леса и открытое море; даже отдаленные поселения и перекрестки дорог забыли о ее существовании. Может быть, современных людей пугает ее безмятежность, бесконечность ее неведомых пространств или отрешенность звезд? Расположившись на лоне цивилизации, как у себя дома, — цивилизации, пресыщенной энергией, представляющей мир с помощью технических терминов, не трепещем ли мы за собственную тупую покорность, за систему собственных домыслов? Каким бы ни был ответ, нынешний мир переполнен людьми, не имеющими ни малейшего представления о характере или поэзии ночи, никогда не видевшими ночь. Существовать, зная лишь иллюминированную ночь, так же нелепо и дурно, как и жить искусственным днем.
Местная ночь полна чудес. Поистине — это другая половина фатального суточного колеса. Бессмысленные источники света не ранят и не тревожат ее Это красота, совершенство, покой. В ее небе плавают призрачные облака — островки мрака, окруженные великолепием звезд; Млечный Путь пролегает мостом между сушей и океаном; берег отливается в единой форме слиянием лагун, возвышенностей и склонов; на фоне гаснущего небосвода и нисходящей солнечной арки прорисовывается безупречная волнистая линия дюны.
Мои ночи отличаются особенной темнотой, когда под черным покровом облаков густая завеса тумана выходит на берег из океана. Такое случается редко и в основном в начале лета, когда туман скапливается мористее побережья; так, ночь на прошлую среду была самой темной из тех, что мне приходилось видеть. Между десятью часами вечера и двумя часами утра три судна выскочили на отмель внешнего пляжа: рыбацкая лодка, четырехмачтовая шхуна и траулер. «Рыбака» и шхуну стянули буксиром, но говорят, что траулер все еще сидит на мели.