Экмен улыбнулся. Он хотел улыбнуться мудро, но получилось самодовольно. Подцепил большим пальцем свои бусы.
— Они были бесстрашны, местра Янина. По-настоящему.
— А у вас был биопластик, — не удержалась я.
— Вам ли меня укорять, — он не оскорбился. — У вас был Аджи.
— Вы его у меня отняли.
— Вы так любите драконов, принцесса, — вздохнул Экмен и положил ладонь мне на щеку.
— А вы здесь рыцарь, местер Экмен? — я не стала дергаться и кривиться, и он не подготовился к удару. — Мой нукта более джентльмен, чем вы.
Он отдернул руку так, будто я сообщила, что ядовита.
— Боюсь, теперь он леди, — в голосе Экмена ничего не изменилось. Он оказался достаточно умен и выдержан, чтобы не унизить себя самому, ударив меня. — И скоро начнет нести яйца. И сейчас вы пойдете к самке в вольер, милая местра Янина, мастер вы там или нет.
— Я говорил тебе, что она любит динозавров куда больше, чем людей, — проскрипел незаметно подошедший Док.
— Животные невинны, — тихо сказала я. Не ему. Себе самой.
Для нукты неважно, что женщина может быть крупнее, умнее, сильнее или увереннее в себе. Их самки все такие. Но она женщина, мать, — значит, нужно беречь и защищать ее, даже ценой собственной жизни. Поэтому-то многим операторам трудно выйти замуж. Когда чувствуешь такое отношение к себе, когда привыкаешь к нему — очень тяжело соглашаться на меньшее…
Я понимаю, что у нукт инстинкты.
Все это понимают.
Гигантские ворота из цельнолитых стальных прутьев в мою руку толщиной. Их части полностью перекрывают друг друга и уходят на полметра в бетон. Створки не распахиваются, а уезжают вглубь стены.
Каких все-таки размеров самка?
— Ну что же… Вперед! — браво скомандовал Экмен. Потом вдруг снял с себя клыкастые бусы и нацепил мне на шею. — На удачу.
Надеюсь, моя удача будет отличаться от удачи бывших владельцев этих зубов.
Красивое ожерелье, не короткое, и клыки лежат щедро, вплотную… Судя по форме, каждый из них — левый верхний. А вот эти, длиннее и более округлые в сечении, образующие что-то вроде подвески — явно женские.
— Не боитесь, что нукта проглотит ваши бусы вместе со мной?
— У меня есть другие, — Экмен ухмыльнулся с видом кота, обожравшегося сметаны. — Две штуки. И я всегда могу добыть еще столько же.
А кто-то думает, что ррит уничтожили всех до единого… ха. Да их не уничтожили бы только для того, что всякие экмены могли тешить свое самолюбие, выламывая им клыки. Человечество любит доминирующих самцов.
С этой мыслью я пошла в вольер.
Злое солнце Фронтира, звезда ррит, плыло к закату. Плотная атмосфера наливалась кровью. Огромный забор и скалы, возвышавшиеся вдали, бросали черные тени. Поднимался туман — не водяной и не песчаный, странная особенность местного воздуха. Над землей медленно тек размытый багровый свет.
Ворота с глухим шорохом сомкнулись за моей спиной. Я невольно обернулась. С той стороны к решетке подошел Экмен.
— По данным сканеров, нукта сидит в скалах. Около километра отсюда. Есть прожекторы. Включить?
— Нет, конечно.
Он понимающе кивнул. Он смотрел на меня так, как будто я не шла, с сорокапроцентной вероятностью, в пасть хищнику, а, скажем, готовилась выступать на сцене.
Что же, сумею — выступлю. Ты это будешь помнить недолго, Экмен, зато до самой смерти.
Я развернулась к воротам спиной.
Вольер оказался достаточно велик, но забором был обнесен не весь. Пройдя два десятка шагов, я поняла, что скальная стена изгибается едва ли не правильным полукругом, устье этого «залива» и перегородили. Искусственная ограда сменялась естественными стенами, очень высокими и совершенно гладкими. Великая Пустыня Ррит Кадары — это дно древнего моря. Песок здесь соленый, полукруглые стены созданы давным-давно не вулканической деятельностью, а организмами вроде земных кораллов. Только склонными к геометрически правильным постройкам… Под ногами шуршал песок, тут и там поднимались скалы, порой в два человеческих роста, у стены — купа гигантских хвощей. Скорее всего, вокруг воды.
Аджи не было видно. Становилось темно.
Я впервые ощутила страх.
Стараясь унять бешеные прыжки в груди, я напрягала зрение. Не вижу! Неужели самка такая маленькая, что скрывается за «деревьями»?
Я попробовала ощутить эмоции нукты.
В голове помутилось, и я упала на четвереньки.
Ощутить — это же всегда впустить в себя… Я представляла, что он должен чувствовать. Но тогда я умела как-то назвать это — стрессом, двойным стрессом, депрессией, как угодно, — а здесь не было названий. Потому что не оставалось человеческого языка.