- Допрашивать их можно только в присутствии родителей и психолога с разрешения родителей, - мрачно буркнул Эдик, - а родители умные же все. Сразу адвокатам своим цепным звонят и чуть ли не Габсбургским трибуналом грозят за наш служебный беспредел.
- Ничего. Недовольство родителей как-нибудь переживём. Отрабатывайте подростков. Только тихо, чтоб не спугнуть.
Оперативники переглянулись и хмыкнули.
- Не спугнуть не получиться, - заметил Илья Борисович, - подростки болтливы, как сороки, к тому же они все активные пользователи сети. Информация распространится моментально, за какие-то минуты, быстрее лесного пожара, а мы всё же должны действовать согласно инструкциям и по букве закона.
- И что же делать? – продолжал совещание в конструктивном ключе Крикун.
- Надо подумать, - одновременно произнесли эксперт и психолог.
- Думайте! Думайте. Нам нужен результат. Мы уже совсем близко. Пятую жертву нам не простят. Просто не простят. Работайте. Все! Все свободны…
***
Маша читала детектив. Она обожала детективы даже больше любовных романов, а уж тех она читала дикое количество – и Барбару Картленд, и Даниэлу Стилл, и Сьюзан Элизабет Филлипс, и других именитых авторш.
Вскоре она отложила книгу в сторону, но не потому, что заснула, а потому, что детективная история и любовные приключения в её жизни оказались вдруг ярче и живее, чем в романах. Ванька пришёл к ней воскресенье с «Прагой» и бананами, и даже с палочкой копчёной «Пепперони» и лимончиком с коньячком, но без Сашки, и устроил ей праздник, сам накрыв на стол, пожарив её отбивные, и порезав колбаску и тортик. Сам же первым и полез целоваться. Маша сначала выставила локти, отбиваясь, но Ванька, так её к себе притянул, что локти сами собой куда-то убрались, и она растворилась в поцелуе.
- Машка, Мышка моя! Моя родная! М-м…
Он целовал её так, как она всю жизнь мечтала, чтобы он поцеловал, – страстно, крепко, нежно и бешено.
- Машка! – он смотрел на неё диким глазами, ставшими из голубых тёмно-синими, - Машка!
И он снова целовал её, лаская языком её рот, а руками тело.
Он залез ей каким-то немыслимым образом сразу и в вырез блузки, и под блузку, и уже в узкие домашние джинсы, найдя и мягкие соски, ставшие в его пальцах острыми и твёрдыми как камешки. Он уже уложил её на диван, лаская и целуя, сходя по ней с ума и её вовлекая в это безумие, но она всё же опомнилась.
- Вань, Сашка плачет! – сказала она.
- Сашка! Как плачет? Где? – он приподнялся на локте оглядывая её комнату безумными глазами.
Она с силой толкнула его, и он упал с дивана, окончательно отодвинув в сторону консоль с ужином.
- Дома, Вань. Твой сын плачет дома, на руках твоей жены.
Он грустно посмотрел на неё снизу в верх.
- Мышонок! Я не переживу, если ты выйдешь за кого-нибудь замуж! Я не переживу, если в твоей жизни просто появится какой-то мужик! Машка!
- Заткнись, Ваня. Всё ты переживёшь. Я пережила, и ты сможешь. Тем более, что этот хлыщ мне совершенно не понравился, и я его отшила. Но однажды в моей жизни всё равно кто-то появится, и я…
- Нет!
- Да!
- Нет! Машка! Мышонок мой! Ты моя! Моя, Машка! М-м-м…
Он дёрнул её за руку, и она свалилась на него, а он сразу перевернул её и оказался сверху. Она снова растворилась в поцелуе, он снова безумно её ласкал, и она уже готова была ему уступить.
Спас их телефонный звонок.
- Да, Люсь! Где я? А я у Маши. Голос? Нормальный голос. Мебель двигаю. Да, хорошо, памперсы и шампунь. Куплю. И шоколадку? Хорошо, куплю. Пока.
Он нажал отбой и отвалился на спину на пол. Маша поднялась.
- Давай Вань, вставай. Будешь отрабатывать враньё на практике.
- В смысле?
Они оба ещё тяжело дышали.
- Мебель будешь двигать. Консоль и стулья на место, и пошёл домой.
- Маш, ты всегда была в моей жизни.
- А ты в моей, Вань.
Они повернулись друг к другу. Он снова её поцеловал.
- Машка. Я люблю тебя.
- И я тебя, Ванечка.
Они снова горько и крепко поцеловались. У обоих выступили слёзы.
- Нельзя, Ванечка! Теперь уже нельзя.
- Знаю, мышка, знаю.