- Совершенно верно, Иван Петрович.
- Замечательно. А в чём, собственно, проблема? Что вас беспокоило?
- Да всё. Лидочку Щукину хотели поставить играть Аню. Аню! Это её-то! Да ей и Шарлотту доверить играть был риск великий. Бездарность. Серость. А Яшу, Яшеньку Абрамова, умницу, талантище, собрались увольнять!
- За что?
- За старость, Иван Петрович. Яше уже семьдесят семь. Но это же только для шахтёра возраст! А для актёра это расцвет карьеры! Да он ещё двадцать лет играть может! И хоть кого, кроме Ромео! А его – увольнять. А это немыслимо! Дико!
- Может он сам хотел отдохнуть?
- И от этого рыдал в гримёрке? Ничего он не хотел! Это же дух театра, его соль и совесть, его традиции и великая школа!
- Ясно-ясно. А Щербаков?
Актриса нервно передёрнула плечами.
- А что Щербаков? Егор у Яши и учился. Пришёл как мышонок – серый, невзрачный. А сейчас – орёл! Любую роль второго плана сыграть может. Гад, конечно, каких мало, алкаш и бабник, но трудолюбивый. Был. О, господи!
- А Поляков?
- Игорёк Поляков – это поэма. Он родился для сцены. Если бы на баб и дешёвые романы не разменялся, он бы уже в Москве играл – на лучших подмостках страны. А так – пьёт, как лошадь, запивает свой жизненный провал. Связался тут с одной. Ничего, как водится, не вышло, а время его ушло.
- Кто она?
- Без меня.
- Елена Владимировна!
- Иван Петрович. Я хотела обсудить с режиссёром состав труппы, потому что это не состав труппы, а товарный состав со стадом парнокопытных. Но вас это ни в коей мере не касается.
- Произошло несчастье. Два трупа. Один травмированный. Вас не смущает то, что среди ваших коллег бродит убийца, возможно маньяк?
- Мы тут все немного сумасшедшие. И из всех я, возможно, худшая. Но я точно никого не убивала.
- Хорошо, допустим. У вас принято держать в шкафу на сцене запасной набор шампанского для спектакля?
- Чушь какая-то! Нет, конечно. Кстати, это не шампанское, а грушевый лимонад. На работе мы не пьём.
- Ну, разумеется. Вы сколько раз пили этот лимонад?
- Два. По ходу действия.
- Можете посчитать, кто, по-вашему, пил, в каких действиях и по сколько?
- О, господи, я что вам, счетовод?
- Это важно, а я пьесу так хорошо не знаю. А вы бы нам очень помогли!
- Ну, хорошо, я попробую, хоть, конечно, это уровень Вареньки! Пишите…
***
Маша вошла в гримёрку и чихнула с порога.
- Простите!
- Не чихайте! Вы нас заразите! Вы заразная?
- Нет. Просто тут так густо духами пахнет. Аллергия у меня!
- Вот ещё, аллергия! Да это французские духи! – возмутилась Лидочка Щукина.
- Турецкие, - уточнила Авдотья Фёдорова, игравшая Дуняшу.
- Да чтоб ты понимала, деревня!
- Да в деревне мужики б твой парфюм пить не стали, чтоб изо рта не воняло!
- Да не связывайся ты с ней, с колодой неотёсанной, - сказала Юлечка Юрьева.
- А сама такое слово!
- Я слово, а ты колода.
- Ноги поднимете, пожалуйста, я протру.
Маша тёрла пол под туалетными столиками, а девицы, все трое, переглянулись и подмигнули друг другу.
- Мадам, эй! Где вы там? А ну-ка, отложите на минутку уборку.
- Да, слушаю вас? – подошла Маша.
- Вас как зовут?
- Маша. Мария Викторовна, если желаете.
- Не желаем. И кто вас сюда послал, Маша?
- Так, известно, кто – завхоз, Василий Константинович.
- А на самом деле?
- В смысле?
- Вы девушка в каком звании? – допрашивала её Лидочка.
- Я? – Маша улыбнулась, - я в звании кормящей матери. Я вообще в школе работаю, сейчас в декрете. Денег не хватает ни на что, а у нас завуч – страстный театрал. Она мне и сказала, что у вас гардеробщицы в раздевалке обсуждали, что технички не хватает. Вот я и пришла – хоть и полы мыть, но в культурном месте.
- Ой, Лид. Глянь, у неё молоко течёт, вся грудь мокрая, - шепнула Юля.