— Ну уж нет! — сказал себе Кузя. — Не бывать этому. Домовитый я али как? Надо за дело приниматься, на то домовые и существуют, чтобы в доме был порядок.
Легко сказать, а как сделать? Пошел Кузька по дрова. Давай полено из кучи вытягивать. А полено большое, сучковатое, тяжелое. Тянул Кузя, старался, лаптями упирался. Полено-то подвинулась, но тут и его братья стали шевелиться — тоже в печку хочется. Да так расшевелились, что вся поленница и посыпалась. Бедный домовеночек еле ноги унес — чуть его не пришибло. Взял он маленькую дровишку, что дальше всех откатилась, и потащил ее в дом.
Кое-как со своей ношей взобрался домовенок на крылечко, затащил полено в печку, а поджечь никак не получается — огниво-то у Силантия. Полез Кузя за огнивом, вытащил его из кармана, а кузнец даже и не шелохнулся.
— Ох-хо-хо! — огорчился Кузя. — Так с него можно и рубаху снять — не хватится.
Повозился Кузя с огнивом, разжег соломки и в печку засунул. А там как вспыхнет! Стоит Кузя с огнивом в руке, подпаленными ресницами моргает и понимает, что так дело далеко не пойдет.
Пытался он кашу подогреть да хозяев накормить. Но одно полено — не костер, быстро прогорело и тепла не дало.
— Будут ужинать холодной, раз такие лентяи, — сказал Кузя и начал кашу по тарелкам раскладывать.
Тяжело пришлось домовенку — ложка тяжелая, чугунок — еще тяжелее. А когда кашу разложил, стало еще страшнее: как их с печи стащить да к столу доставить? Думал домовенок, гадал, да так ничего и не придумал.
— Ох, помрут, помрут они с голоду!!! — снова запричитал-заплакал Кузенька.
Мышка Даша прибежала, стала пищать, утешать его, угощать сыром, что из мышеловки утащила. И понял Кузя, что никак ему самому без людской помощи с хозяйством не справиться. Тогда решил Кузя, что ночь он поспит, а завтра поутру отправится в соседнюю деревню, где жила вся его домовячья семья — Афонька, Адонька, Сюр, Вуколочка и много-много других домовых.
— Надо звать на помощь, а то скоро у меня ручки-ножки поотваливаются и горбик вырастет, — решил Кузя и лег спать за печкой.
Долго ему не спалось — все музыка мешала да свет, который от блюдечка разливался во все стороны. А хозяева все не ложились и не ложились.
Наутро Кузька проснулся от того, что музыка в тарелке заиграла еще громче.
— Проклятая бирюлька! — осерчал домовенок и полез на стол. Взял он тарелку да и столкнул ее на пол — пусть сломается.
Что тут началось! Люди стали кричать, собака рычать, кот шипеть, петух крыльями хлопать, а Анютка сразу реветь принялась. Только кузнец Силантий не кричал. Он встал, поднял тарелку с пола, сдул с нее пылинки и снова на стол поставил. А тарелка как ни в чем не бывало знай себе картинки волшебные показывает. Тут сразу все утихли, успокоились и стали снова в тарелку глядеть.
Кузя понял, что так просто с колдовством не сладить — слишком сильное оно было. Пошел в соседнюю деревню — домовых на помощь звать.
Пришел туда и видит: все его родственники-домовые по деревне мечутся, за головы держатся. Никто на Кузю и не смотрит — так все чем-то расстроены. Кузя побегал-побегал вместе со всеми, и надоело это ему. Поймал он домового, который так спешил, что все время падал. Глядь — а это Вуколочка, друг его закадычный.
— Вуколочка! Что вы все, как зайцы по полю, скачете? Или у вас опять соревнования?
— Кузенька! — всплеснул руками Вуколочка. — Уходи подобру-поздорову! У нас в деревне жители с ума сошли! Что делают, что творят!
Услышал это Кузя и обомлел: значит, и сюда добралась напасть-беда, и здесь всех людей заколдовал неведомый волшебник.
— А ну, покажи! — сказал он Вуколочке.
И друзья побежали к дому, откуда такой шум-гам раздавался, будто там у Бабы-Яги зуб болит. Пролезли домовята в щелочку и стали наблюдать.
А в избе народу — тьма-тьмущая. И все пляшут, аж пыль столбом стоит. Да так лихо пляшут, что, глядя на них, у Кузи даже пятки зачесались — так ему вдруг танцевать захотелось. И только он повел плечами, развел руками да притопнул каблуками, как вдруг веселая музыка сменилась на грустную. Тут все, кто только что свистел да топал, вдруг попадали, где стояли, и залились такими горькими слезами, что у Кузьки даже глаза защипало. Дети хныкали, бабы рыдали, даже мужики соленую слезу рукавом вытирали.
И только-только натекла лужа из горьких слез, как музыка снова поменялась, и на этот раз все затянули песню из ста куплетов и ста припевов. Кузя дослушал до двадцать девятого куплета и спросил у Вуколочки:
— Это что?
Вуколочка, который тоже тоненьким голоском подпевал хору, помотал головой и ответил: