Наверно, я рассмеялся или просто улыбнулся. Она помолчала.
- Вам это кажется странным?
- Да. Но вы до сих пор не объяснили мне еще одной вещи. Почему вы выбрали дон Жуана в качестве предмета научного исследования?
- Кьеркегор, Моцарт, потом Мольер и еще один поэт. Интеллектуальное любопытство.
- Никогда не поверю, что какая-нибудь женщина может испытывать к Дон Жуану чисто интеллектуальное любопытство.
- Ну, если и было что-то еще, то это что-то таилось глубоко в подсознании и до сих пор там остается. Уверяю вас, у меня никогда не было каких-то особых догадок касательно личности Дон Жуана или мифа о нем. Моя диссертация не содержит ничего нового: компиляция, систематизация, сопоставление никогда раньше не сводимых вместе материалов. Я привожу все в систему, выявляю новые связи, переклички. Современная научная работа.
Она шутливым жестом указала на тетрадь.
- А он мне сказал, что диссертация никуда не годится.
Впервые за весь вечер в словах ее прозвучала любовь, таким тоном девушки обычно произносят, смежив веки: "Он открылся мне в любви".
- Он сказал это в тот самый вечер, когда я защитила в Сорбонне диссертацию. Народу собралось мало, но он сидел в зале, сидел с таким скучающим видом, точно думал поразвлечься, да ошибся адресом. Он смотрел на меня, и я все время гадала, кто бы это мог быть - кто-то из круга моих друзей или просто знакомый, с которым я однажды поболтала и тотчас вычеркнула из памяти? Никто из зала меня не поздравлял, меня не ждал возлюбленный, с которым мы вместе пошли бы отпраздновать мой маленький триумф. Я осталась в аудитории одна, и тогда он подошел ко мне и, словно это было совершенно в порядке вещей, заговорил, и беседа наша длилась невесть сколько времени, и я не нашла тут ничего странного, как не удивило меня и его приглашение поужинать вместе и продолжить разговор. Сначала я приняла его за иностранца, занимающегося дон Жуаном, или, скажем, за преподавателя литературы, который знает больше меня о том, в чем я мнила себя большим специалистом. Но стоило нам сесть в ресторане за столик, как мне стало с ним легко, словно со старинным и самым близким другом. Именно тогда он сказал, что моя гипотеза неверна, что настоящий Дон Хуан Тенорио абсолютно не был похож на того субъекта, чей нравственный облик я обрисовала в диссертации. И мне было приятно слышать это и даже лестно... Вдруг она спросила: - А вы были когда-нибудь влюблены? - Но ответа ждать не стала. Резко поднялась с софы и, все более загораясь, продолжала рассказывать, помогая себе жестами. Порой слова ее трепетали от нежности. - Я слушала не столько то, что он говорил, сколько то, как он говорил. Тон, манера смотреть на меня, мимика, движения, что-то невыразимое, окружавшее его, словно аура, все это сладко ранило меня, ранило исподтишка, ведь как мне тогда казалось, я улавливала лишь рассуждения о дон Жуане, а остальное, не вызывавшее головного интереса, проплывало мимо. Тем не менее я впитывала ласку его голоса. И, видимо, отвечала ему, улыбалась, поддерживая разговор, но на самом деле мои реплики и улыбки рождались чем-то новым во мне, глубокой жаждой счастья, неведомой и ошеломительной.
Она повторила вопрос:
- Вы были когда-нибудь влюблены?
- Да.
- Именно так это и начинается?
- И так тоже.
- Но такое начало обычно или же исключительно?
- Именно так влюбляются все на свете.
Например, я сам. Вот уже несколько минут, после того как Соня встала и слова ее сделались именно ее словами, как смех или слезы, а не сухим изложением абстрактных умственных построений, я испытывал смущение и растерянность, я начал влюбляться.
- Клянусь, я могу вспомнить каждую минуту, каждое слово, и душа моя затрепещет от воспоминаний - но так сживаешься с судьбой героя в пьесе, с которым на два-три часа соединяешься и чью историю хочешь примерить на себя.
- Иными словами, внутри вас возникла новая женщина, от которой теперь не осталось и следа?
- Вовсе нет. Это была все та же я. Все было моим и до сих пор остается моим - но так принадлежит человеку украденная вещь.
Я засмеялся. Не потому, что сравнение показалось мне очень уж смешным, нет, мне нужно было засмеяться или сделать что-нибудь нелепое и таким образом замаскировать волнение, в которое приводила меня близость Сони. Со мной происходило именно то, что она так педантично и точно описывала. Но мой смех ее не задел, кажется, она его и не заметила.
- В тот вечер я без малейшего смущения сама назначила ему встречу - на следующий день. Я была им совершенно околдована и, когда мы расстались, даже не сразу почувствовала одиночество. Да я и не была одна, впервые в жизни я не была одна. Вот здесь, укладываясь спать, я разговаривала с ним и, вдруг обнаружив это, расхохоталась над своим безумием, но говорить не перестала, пока не заснула, наверно, так разговаривают во время молитвы с Богом. Весь следующий день мы провели вместе. И следующий, и следующий. Через четыре дня он сказал, что дела заставляют его уехать из Парижа и мы какое-то время не сможем встречаться. В этом не было ничего странного, но как я грустила, как тосковала... Я физически ощущала ход часов, я сама растворялась в потоке времени и впервые поняла, что такое одиночество. Когда вечером он позвонил мне, я разрыдалась в трубку.
Я перебил ее:
- А вас не удивило его имя?
- Имя? Почему вы об этом спрашиваете? Я не знаю, как его зовут, но до сих пор не замечала этого. - Она растерянно присела на краешек стола. - Я никогда не спрашивала, как его зовут, да и не было нужды спрашивать, имя ничего бы не прибавило.
- Когда Иаков сражался с ангелом, он спросил его об имени, а один из пророков, насколько мне помнится, вопрошал о том же Иегову.
- Но ведь Иаков не был слит воедино с ангелом, а пророк - с Богом, как мы с ним.
- С кем - с ним? - С ним, с ним... - Она поднесла ладони к щекам, изумленная, сбитая с толку. - Ах, теперь я должна узнать его имя, потому что чары рассеялись! Скажите мне его!
- Я не знаю.
Она повернулась ко мне спиной, шагнула к окну и прижалась лбом к стеклу. Я видел, как блики от башенного прожектора вспыхивали на ее помрачневшем лице.
- Я хочу, чтобы вы поняли,- сказала она, не глядя на меня, - мне не нужно было знать его имя.
- Зачем же это должен понять я?
- Потому что тогда и я сама смогу понять.
- Когда любишь, имя становится помехой. Любимая - это "она". И когда любимая принадлежит тебе, когда по-настоящему становится твоей, ты придумываешь ей сокровенное имя, и в этом имени - тайна любви.
Она быстро обернулась.
- Вы знаете это по опыту?
- Нет, из книг.
Я вырос бы в ее глазах, сославшись на собственный опыт, ссылка на чужой ее разочаровала. Она снова подошла ко мне, но душой оставалась где-то далеко.
- Мы никогда не говорили о любви. Сначала его манера ухаживать показалась мне странноватой, но потом я перестала обращать на это внимание. Само понятие ухаживания я всегда находила вульгарным, а потому неуместным. Словно оно принадлежало к тому миру человеческих отношений, который я, увлеченная новым знакомым в мир отношений высшего порядка, покинула. Он никогда не говорил мне о любви. Уже на второй день после знакомства я сказала, что не верю в Бога, и он улыбнулся. Я спросила, верующий ли он, и он ответил, что католик. "Как вам кажется, это дурно, что я не верую?" - "Нет, нет. Это естественно!" - "А я нахожу естественной вашу веру". Мы дружно рассмеялись и оставили эту тему. Но на другой день, как бы ненароком, он стал расспрашивать меня о моем атеизме и о том, как я понимала мир, человеческую жизнь в целом и свою собственную. Я не столько опасалась, что он примется обращать меня, сколько ждала этого, потому что мечтала иметь с ним как можно больше общего, но не дождалась. Напротив, он начал объяснять мне, что такое Ничто и Материя, и спросил, верю ли я, будто Материя явилась из Ничто, чтобы потом опять стать Ничто, или считаю, что Материя вечна. Я растерялась: он рассказывал об этих вещах чужими для меня словами, я их едва понимала. Наконец я решилась спросить, к чему нам такие разговоры. Он ответил: "Я должен отточить ваш нигилизм и научить вас видеть его последствия в чистом виде". - "Но для чего?" - "Только чтобы раскрыть неведомые богатства, которые таятся в вашей душе". В последующие дни мы только об этом и говорили. Но, прошу заметить, мы вели свои разговоры именно в таких местах, которые обычно выбирают влюбленные: в парках, в тихих кафе, в безлюдных переулках. И ходили мы неизменно взявшись за руки, а иногда даже обнявшись. Он начал увозить меня на своей машине за город и показывал незнакомые мне места. Наконец, пригласил к себе домой. Он обладал особым даром, сродни поэтическому, и все, что нас окружало, сразу оживало, обретало душу, участвовало в наших беседах и чуть ли не в нашей жизни. Сигарета или бокал вина выглядели в его руках по-новому, казались чем-то неведомым и обольстительным. Он все вокруг ставил в зависимость от меня, так что я почувствовала себя неким центром, излучающим живительную энергию, но в то же время подчиненной тому Ничто, которое он открывал мне, и я оказывалась связанной с Ничто теми же мистическими узами, которыми окружающая жизнь связывалась со мной.