По пути к постели он заметил на полу светлое пятно, которое, однако, не смог четко разглядеть без очков. Он шагнул ближе и увидел конверт большого формата. Он с кряхтением наклонился, проклиная про себя организаторов конклава, которые не потрудились оставить письмо где-нибудь при входе, а просто просунули под дверь. Эти молодые люди явно не имели представления о тех адских муках, которые человеку его возраста причиняет больная спина. Он ухватил конверт и осторожно выпрямился. В верхнем левом углу кто-то вывел черной шариковой ручкой большими буквами: «Кардиналу Вилларини», а чуть ниже, от края и до края: «Riservatissima» — строго конфиденциально. Он сел на край кровати и вскрыл конверт. Наверняка в нем хорошие вести. Он чувствовал это совершенно определенно. Возможно даже, что внутри вложено описание церемонии, которая должна будет состояться после выборов римского папы. «Очень благоразумно», — подумал он с одобрением; сейчас он все прочитает и запомнит, чтобы завтра не допустить никакой оплошности. Стараясь побороть нетерпение, он спокойно вытащил из конверта синюю папку и открыл ее, чтобы ознакомиться с письмом без всякой суеты. Надпись на титульном листе заставила его недовольно нахмуриться, она состояла из одного слова, напечатанного в центре страницы: «Отклонить».
Нетерпеливо отложив листок в сторону, он принялся изучать содержимое папки. Перед ним лежали фотографии. Все большого размера, глянцевые и цветные. Отвратительные и непристойные. Что же это такое? Этого не могло произойти с ним именно сейчас! Откуда взялись эти снимки? Все, что на них изображено, — неправда. Все было не так. Да, за ним был грех, он проявил слабость, но он же лишь однажды проявил слабость. Конечно, безбрачие для священников считалось непреложным требованием католической церкви, но, когда ему было уже за семьдесят, Бог позволил этой прекрасной молодой женщине войти в его жизнь и искренне полюбить его… А он полюбил ее. Как бы такое могло случиться, если бы не Божье соизволение? Разве любовь не самая возвышенная и могущественная из всех сил на земле? Что же в этом неправедного? Все продолжалось каких-то полгода, а потом Мелинда неожиданно получила известие о том, что ее мать тяжело заболела. После этого она бросила изучение теологии в Риме и с тяжелым сердцем возвратилась в Сан-Паулу. Но не проходило и дня, чтобы он не думал о ней. Это было самое прекрасное время в его жизни. Счастливое и чистое.
А теперь он держит в руках эти фотографии. Бесстыдные и порнографические. Отвратительный старик похотливо развлекается с девушкой, которая ему во внучки годится. Но все же было не так! Или все было именно так, но он предпочел этого не замечать? Эти изображения наполняли его стыдом и горечью. Затем взгляд его снова упал на титульный лист: «Отклонить».
Кардинал застонал. Если эти фотографии станут достоянием общественности, особенно после его избрания папой римским… Это станет скандалом века.
«Отклонить».
Это слово кружилось в его голове, как пыльный вихрь. Что касается других кардиналов… Теперь он понял, почему они отказались — кто-то их шантажировал. Возможно, используя похожие картинки. А теперь настала его очередь. Как такое могло случиться? Он был всегда так осторожен. Они с Мелиндой встречались в одном и том же номере в надежной и неприметной гостинице. Как там оказалась камера? Никто не догадывался об их любви. Никто ничего не знал, кроме него и Мелинды.
Мелинда!
Нет, это невозможно, только не она, этого не может быть. Кардинал сидел молча, не шевелясь, и по его лицу текли слезы. Спустя, кажется, целую вечность он встал и сжег конверт и его содержимое в раковине. Потом вернулся в комнату, опустился на колени перед распятием на стене и принялся молиться: «Радуйся, Мария, благодати полная…»
Затем он поднялся, без всякого трепета взял со стола маленький ножик для фруктов, которым каждое утро чистил себе яблоко, и вернулся в ванную комнату. Вода в ванне уже остыла. Сев с краю, он включил горячую воду и стал наблюдать за тем, как она течет. Халат он решил не снимать. Забравшись в ванну, он засучил левый рукав и приставил к руке нож.
«Надо было налить больше лавандовой пены», — мелькнула его последняя в этом мире мысль.
XXVI
Четвертый день конклава, 6 часов утра
Кавелли бродил по Ватиканским садам, все еще лежащим в утреннем тумане. Он изо всех сил старался выглядеть как обычно. Наверное, за свою жизнь он бывал здесь несколько тысяч раз, но сегодня впервые его совесть была нечиста. В голове метались бестолковые мысли, и он никак не мог сосредоточиться.