В этот час в Ватикане все крепко спят, кроме них и сотрудников службы безопасности. Время словно замерло: сейчас они перешагнут незримую черту, нарушат шестую заповедь… Или же все обойдется, и ничего не произойдет.
— Руки или ноги?
— Что, простите?
Фризо отвлекся от своих мыслей. Сангалли устало взглянул на него из-под тяжелых век.
— Руки или ноги? Я прижму к его лицу подушку. Вы будете держать его за руки или за ноги?
Фризо почувствовал, как его желудок скрутило. Он не знал, что его больше испугало: перспектива удерживать умирающего и отчаянно сопротивляющегося человека или тон Сангалли, который произнес свой вопрос таким будничным голосом, как будто сидя за столом поинтересовался, что Фризо предпочитает — куриную грудку или бедрышко.
— Ноги, — прохрипел он пересохшим горлом.
Так он будет, по крайней мере, подальше от всего этого ужаса.
Сангалли невозмутимо кивнул. Затем Лучарино, нервно оглядываясь по сторонам, тихо вставил ключ в замок и подождал, пока в коридоре погаснет свет. Только потом он медленно повернул его. Дверь бесшумно открылась, а кардиналы застыли на пороге. В комнате царила темнота, и не было слышно ни единого звука.
«Ну и хорошо. Если Монти крепко спит, то он вообще не поймет, что происходит. Он просто больше не проснется. Разве это не лучший способ, которым мы все хотели бы закончить свое земное существование? Но лишь немногим из нас будет дарована эта милость…»
Сангалли жестом велел двум своим спутникам следовать за ним. Они тихо вошли в комнату. Лучарино осторожно закрыл дверь. Через окно падала полоска лунного света. И хотя этот слабый свет не позволял четко различать все детали, его было достаточно, чтобы понять, что номер выглядит точно так же, как и их собственные, что облегчало задачу. Сангалли и Лучарино медленно приблизились к постели Монти. Фризо, до боли закусив губы, следовал на некотором удалении.
«Просто покончи с этим. Это похоже на прыжок в холодную воду, несколько неприятных мгновений, но они быстро проходят, а потом будто ничего и не было».
Еще четыре шага, еще три…
По крайней мере, свет не падал на кровать.
Ему не придется видеть лицо Монти.
Еще два шага.
Потом послышался какой-то звук. Ослепнув от света, Фризо закрыл на миг глаза. В ярко освещенном дверном проеме ванной комнаты в пижаме и халате стоял кардинал Монти и ошарашенно смотрел на них.
Почти десять секунд никто не шевелился. Затем Монти отступил на шаг назад, резко захлопнул дверь и запер ее на защелку.
Сердце Фризо судорожно сжалось. Все трое растерялись. Что, если Монти сейчас позовет на помощь? В любом случае их план провалился.
Ну что ж. Может, это и есть чудо, на которое он так надеялся? Теперь они вернутся обратно, потому что в этой ситуации уже невозможно ничего предпринять. Но что с ними станет потом? Монти их видел, но вот узнал ли? Они стояли в полной темноте. А он, Фризо, даже немного отстал от остальных. К тому же их было трое, а Монти один. Если он попытается что-то рассказать об их странном ночном визите, то кто ему поверит?
Да, это и есть так ожидаемое им чудо. Если бы Монти стал рассказывать, что три достопочтенных кардинала ворвались ночью в его комнату, его сочли бы сумасшедшим. Таким образом, все, о чем бы он ни говорил, включая вербовку и заговор, не вызовет никакого доверия. Они спасены, и никто не умер. Как прекрасно. Пути Господни действительно неисповедимы.
Затем послышался треск дерева. Лучарино навалился на дверь в ванну всем своим недюжинным весом и выбил ее. Дверь распахнулась, и стало видно, что комната совершенно пуста. На ветру развевались занавески настежь распахнутого окна.
Должно быть, в отчаянии Монти совершил немыслимый поступок: вылез из окна на четвертом этаже. Лучарино первым шагнул вперед, но не успел добраться до окна, как его остановил резкий окрик Сангалли. Лучарино непонимающе посмотрел на него. «Камеры», — тихо произнес Сангалли.
Фризо вздохнул с облегчением. Верно, в саду расположены тысячи камер. Он об этом даже не подумал. Как хорошо, значит, невозможно ни искать, ни преследовать Монти. Не стоит даже выглядывать в окно, чтобы определить, не разбился ли кардинал Монти насмерть, все же непросто в его-то возрасте лазить по фасаду.