— Бегите! — крикнул он двум своим спутникам. А затем подхватил стул, на котором днем обычно сидели музейные смотрители, и со всей силы швырнул его в витрину, где лежало старинное золотое украшение. Пронзительный вой сигнализации разорвал тишину…
LXI
Было почти шесть часов. Через несколько минут у Жана-Поля Фавра закончится смена, и подойдет персонал, отвечающий за уборку, чтобы привести залы музея в порядок. Каждый раз ночное дежурство заставляло его вспомнить о долге и дисциплине. А все потому, что время между тремя и пятью утра всегда было самым худшим для Фавра. В эти часы слабело ощущение реальности, а желание закрыть глаза становилось почти непреодолимым. Тени и звуки в музее начинали жить собственной жизнью, изматывая чувства. Только с рассветом он снова приходил в себя, насмешливо вспоминал нелепые ночные страхи, а незадолго до конца смены у него начинался такой прилив бодрости, что не было ни малейшего желания ложиться спать.
Конечно, он все равно уснет, как всегда: сменившись и дойдя до кровати, он в течение считаных минут провалится в глубокий сон, от которого пробудится уже днем. Фавр взглянул на наручные часы. Еще несколько минут, и смена закончена. Вдруг раздался пронзительный сигнал тревоги. По характеру звука он понял, что это не дверная или оконная сигнализация, а витринная. Дверные и оконные сигналы тревоги автоматически перенаправлялись на диспетчерский пункт, а сигналы от витрин — нет. То обстоятельство, что это произошло за несколько минут до окончания его смены, делало все произошедшее совершенно нереальным, не угрожающим, а скорее досадным. Да это просто издевательство! Он неохотно потянулся к рации и нажал кнопку переговорного устройства:
— Говорит пост сорок. Пожалуйста, ответьте. Прием.
Ответ пришел почти мгновенно. Голос из динамика звучал непривычно напряженно.
— Центральный слушает. Прием.
Фавр снова нажал кнопку.
— Проверяю сигнализацию витрины на втором уровне. Прием.
— Вас понял. Прием.
Фавр пересек зал и начал подниматься по спиральной лестнице, напоминающей внутренность экзотической раковины. Наверху располагались разнообразные торговые киоски с книгами, открытками, плакатами и другими музейными сувенирами. Поднимаясь, Фавр размышлял о том, отчего же сработала сигнализация. Возможно, с потолка на витрину свалилась штукатурка? Или птица залетела да и заблудилась внутри здания? Он приблизился к концу лестницы, оставалось примерно десять метров, когда что-то его насторожило.
Послышались быстро приближающиеся шаги, шум и крики. Потом вдруг раздались выстрелы. К собственному изумлению, Фавр не почувствовал страха. Машинально он вытащил «Глок-17», снял с предохранителя и передернул затвор. Только когда пистолет уже был направлен вверх, Фавр осознал, что не запросил по рации подкрепление. Но теперь уже поздно менять позицию. Слегка пригнувшись, он осторожно, но решительно двинулся вперед. Оставшееся расстояние он преодолел одним прыжком. Три или четыре человека, он не разобрал в спешке, сколько их, пробежали вдоль витрин и тут же исчезли за одним из торговых прилавков. Фавр глубоко вздохнул и шагнул в зал. Встав в стойку, он направил пистолет в сторону нарушителей музейного спокойствия и крикнул громким голосом:
— Бросьте оружие! Выходите с поднятыми…
И тут началась стрельба. Кусок облицовки откололся от стены рядом с ним и ударил в бедро. Фавр развернулся и прицелился в ту сторону, откуда раздался выстрел. За первым выстрелом последовал второй. Фавр увидел двух мужчин, которые стреляли в него с другого конца зала. Второй раз за это утро он действовал не задумываясь, подчиняясь реакциям, которые были отработаны на тренировках на случай таких неожиданных ситуаций. Он мгновенно прицелился и выстрелил. Он знал, что стрелять надо ни в коем случае не в голову, а в грудь, если хочешь попасть наверняка. Действуя строго по инструкции, Фавр не стал интересоваться, куда он попал, а мгновенно сменил позицию и выстрелил еще дважды. Он не знал, достигли ли цели все четыре пули, но по крайней мере две попали точно, поскольку оба мужчины лежали на полу, не подавая признаков жизни.