Де Дженнаро смотрел на экран ноутбука, который Кавелли поставил на стол.
— Этого… не может быть, просто невозможно! — прошептал он бледными губами. — Прекратите, пожалуйста, прекратите!
Но кардинал Монти на экране продолжал рассказывать о заговоре, о попытке убийства и, что хуже всего, о манипуляции конклавом.
— Ужасно! — простонал Де Дженнаро, когда Монти закончил. — Это уже попало в печать или на телевидение?
Кавелли покачал головой.
— Нет, это оригинальная запись, копий нет.
— И как она к вам попала?
— Это сейчас неважно, потому что все еще хуже, чем полагает Монти, положение просто угрожающее. В эти минуты кардинала Рубино выбирают новым папой, и…
— Вы не должны… откуда… вы не можете этого знать!
— Но я знаю, и вы тоже знаете.
Камерарий, защищаясь, поднял руки, будто хотел заткнуть уши.
— Но как…
— Неважно. Это — ноутбук кардинала Рубино, — быстро проговорил Кавелли. — В нем есть документ. Он насчитывает более трех тысяч страниц. Посмотрите оглавление. — Он кликнул мышью несколько раз.
— Подождите, подождите, это компьютер кардинала Рубино и вы получили к нему доступ? Это полностью…
— Прочтите оглавление! Пожалуйста! Время и вправду поджимает!
Де Дженнаро зажмурил глаза, но потом взгляд его стал метаться от строки к строке, он смертельно побледнел, а дыхание сбилось. В ужасе он поднял глаза.
— Читать все это слишком долго, расскажите мне вкратце.
Кавелли откашлялся.
— Ну, проще говоря, это детальный план полного уничтожения Римско-католической церкви действующим папой.
— Но в этом нет никакого смысла! — с отчаянием в голосе проговорил камерарий.
— Для автора или авторов этого проекта, вероятно, это имеет смысл. И в настоящую минуту папой избирают человека, которого враждебные силы внедрили в церковь десятилетия назад. Теперь эти люди у цели. В качестве папы Рубино имеет право сделать все, что здесь написано.
— Он не сможет так поступить!
— С моральной точки зрения, возможно, нет, а вот с юридической — да. Он может делать все, что ему заблагорассудится.
— Но традиция! Она накладывает жесткие ограничения на его свободу.
— Только в религиозном отношении.
Кавелли чувствовал себя неловко: ему, человеку светскому, историку, изучающему историю Ватикана, приходится поправлять высокопоставленного клирика.
— Рубино не сможет утверждать, что Бога нет или что Иисус не был Сыном Бога. Он не должен опровергать постулаты католической веры или противоречить Библии. Но во всем остальном он совершенно свободен поступать так, как ему заблагорассудится. О Ватикане в Библии нет ни слова.
— Все это отбросило бы нас на десятилетия назад, — произнес Де Дженнаро слабым шепотом.
Кавелли покачал головой.
— Вы все еще не понимаете. Дело обстоит гораздо хуже…
Следующие пять минут Кавелли объяснял камерарию суть беды, которая обрушилась на католическую церковь. Де Дженнаро слушал с застывшим лицом. Ни он, ни Кавелли не заметили, что смежная дверь в кабинет монсеньора Ринанцо чуть приоткрыта.
LXXVI
Небольшая неправильной формы комната, в которую можно войти через дверь, расположенную слева от алтаря Сикстинской капеллы, столетиями была тем самым местом, куда удалялся недавно избранный папа, чтобы надеть одно из трех приготовленных облачений и попрощаться со своей прежней жизнью. По этой причине эту комнату называют Чертогом слез.
Однако сегодня для слез нет повода. Напротив, для него наступил день ликования и триумфа. Только что в Сикстинской капелле сто семнадцать кардиналов по одному опустились перед ним на колени и поклялись ему в послушании.
Да, даже кардинал Монти присягнул ему, хотя ему показалось, что его при этом чуть не разорвало на части. Пятьдесят три года трудился Рубино, чтобы дожить до этого мгновения. Конечно, изначально это совсем не его идея, и в одиночку он никогда бы ее не осуществил. Строго говоря, сначала он был просто разменной шахматной фигурой чуждых сил. Но силы эти предпочитали оставаться в тени, и поэтому он — Рубино — отныне и навсегда станет героем вершащихся исторических событий. Этот момент изменит мир и по важности затмит все остальное. Вскоре от Римско-католической церкви останется лишь жалкий огрызок. Без финансовых ресурсов и, прежде всего, без какой-либо сакральной милости этот обломок прошлого уже вряд ли кого-либо заинтересует в будущем. Любая попытка возвыситься до прежнего величия с самого начала будет обречена, потому что все, что приобретено за две тысячи лет, — деньги, традиции и власть, — станет недоступным. Навсегда. План был идеальным. В конце концов, потрачены десятилетия, чтобы разработать его до мельчайших деталей. Основная идея была ясна с самого начала: следовало нанести удар по католической церкви, который разрушил бы ее до основания, но не открытый, а направляемый изнутри, невидимый!