— Но что, если эта журналистка все же обо всем расскажет?
— Без доказательств? Кто ей поверит? Нет, думаю, что этой опасностью можно пренебречь. Другое дело, как объяснить публике смерть еще четверых кардиналов, причем смерть от пуль?
Камерарий устало покачал головой.
— Я еще не думал об этом. Охотнее всего я бы вообще ничего не объяснял.
Он почти умоляюще посмотрел на Кавелли.
— От меня никто не узнает ни слова, но я бы посоветовал держаться как можно ближе к истине.
— Мы всегда стараемся так делать.
Кавелли улыбнулся.
— Просто часто это не получается. — Де Дженнаро закрыл лицо руками. — Мы все — всего лишь люди.
LXXX
Девятый день конклава, 22 часа 30 минут
В своем отчете в министерство Чжан прибегнул к своей излюбленной тактике запутывания. Проект «Далекий рассвет» упоминался лишь вскользь. Он особо подчеркнул, что этот перспективный проект лучше отложить на более поздний срок — тем большим будет тогда успех его осуществления. Основную же часть отчета занимала мысль о том, как блестяще удалась дискредитация Ватикана. Успех по всем направлениям! Все итальянские и многочисленные иностранные СМИ уже вовсю рассказывали о небольшой моторной яхте на Тибре, полностью уничтоженной ночным взрывом. При этом все пассажиры на борту погибли. То, что постепенно выяснит полиция, а затем подхватят самые солидные СМИ, Чжан уже сейчас писал в своем отчете: взрыв был вызван неисправным бензопроводом. Нет ни малейшего намека на то, что имело место хоть какое-то постороннее вмешательство. Яхту арендовали несколько дней назад и залог внесли наличными, что было хотя и необычно, но не противозаконно. Идентификация шести трупов показала, что пятеро из них были молодыми проститутками мужского пола. Но настоящую сенсацию вызовет личность шестого погибшего — высокопоставленного сотрудника Ватикана, некого монсеньора Ринанцо.
LXXXI
Десятый день конклава
— Должно познать себя…
Голос камерария эхом разнесся по Сикстинской капелле на десятый день конклава, и на несколько мгновений эта библейская цитата, казалось, благоговейно парила над головами собравшихся кардиналов.
Во-первых, Де Дженнаро подробно рассказал о событиях последних дней, в частности о том, какие роли в них сыграли кардиналы Рубино, Сангалли, Фризо, Казароли и Монти, а также Донато Кавелли.
Кроме того, камерарий сообщил, что после долгих раздумий он объявляет о принятом решении: временно не предавать огласке события, которые омрачили этот конклав. Пресса, падкая до сенсаций, набросилась бы на произошедшее, как стервятник на падаль, в то время как главное — выбор святого отца — было бы низведено до второстепенного события. Это противоречило бы самому духу церкви. Через двадцать или тридцать лет можно будет снова подумать о том, стоит ли информировать общественность об ужасных обстоятельствах, связанных с этим конклавом, но пока что молчание — золото.
Это, конечно, всего лишь его скромное мнение. Окончательное решение о том, как надлежит действовать в этой ситуации, принадлежит будущему папе. Однако сейчас стоит придерживаться именно такой линии поведения.
— Во время конклава стало очевидно, — продолжил он, — что не все кардиналы способны следовать своей свободной воле. Они по разным причинам вынуждены подчиняться желаниям третьей силы, пусть Господь нам ее когда-нибудь откроет. Я никого не осуждаю, мы все ошибаемся, и кто из нас без греха, тот пусть первый бросит в меня камень. Но я призываю этих кардиналов отдавать пустой бюллетень на всех последующих выборах. Эти листы будут учитываться не как голоса воздержавшихся, а просто как несуществующие, чтобы не были заблокированы выборы с большинством в две трети голосов. Я не хочу знать, о ком конкретно идет речь. Скажу еще раз: «Должно познать себя».
Молчание повисло над конклавом, и никто не смел посмотреть в глаза друг другу.
LXXXII
В девятый раз из дымохода над Сикстинской капеллой повалил дым. В толпе на площади Святого Петра уже началось ликование, которое, однако, тотчас же угасло. Дым снова был темным. Гул разочарования прокатился по площади. Затем, однако, снова возобновились аплодисменты. С каждой секундой дым становился светлее — видно, в печи еще оставались остатки красящего химического вещества, но они прогорели, и вскоре стало понятно, что дым все-таки белый.