— Изъ вѣжливости, я оставляю ихъ у васъ, сказалъ Амброзіо, но прошу не надѣяться, чтобы я сохранилъ въ цѣлости остальные.
Вивальдо, страшно желавшій ознакомиться поскорѣе съ попавшими къ нему въ руки тетрадями, развернулъ одну изъ нихъ, содержавшую пѣсню отчаянія. Услышавъ эти слова, Амброзіо воскликнулъ, обращаясь къ Вивальдо: «это послѣдніе стихи несчастнаго, и чтобы всѣ присутствующіе здѣсь узнали до чего довела покойника его безнадежная любовь, прошу васъ, прочтите ихъ въ слухъ; вы успѣете кончить ихъ, прежде чѣмъ покойнику выроютъ могилу.
— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ Вивальдо, и окруженный тѣсно столпившимися вокругъ него лицами, пришедшими отдать послѣдній долгъ Хризостому, онъ звучнымъ и яснымъ голосомъ прочелъ имъ слѣдующіе стихи:
Пѣсня Хризостома.
Такъ ты сама, бездушная, желаешь,
Чтобы изъ устъ въ уста, изъ края въ край,
Пронесся слухъ о томъ, какъ ты сурова,
О томъ, какъ ты неумолимо зла.
Въ груди больной моей тѣснятся муки,
Бушуетъ адъ, и въ этой пѣснѣ звуки скорби
Мой голосъ заглушатъ.
Шипѣніе змѣй, ревъ хищныхъ львовъ и дикій,
Въ глухихъ лѣсахъ, волковъ голодныхъ вой,
Во мглѣ пещеръ чудовищъ гнусныхъ крики,
И въ часъ ночной унылый крикъ совы;
Шумъ вѣтра на безбрежномъ океанѣ,
Предсмертный стонъ сраженнаго быка,
Зловѣщій вороновъ каркъ, горе
Забытаго голубкой голубка
И скрежетъ черной преисподней всей,
Пускай теперь въ единый звукъ сольются
Въ душѣ моей, и внемля ей, да потрясутся
Сердца людей.
И не пески серебряные Таго,
Не оливы Бетиса услышатъ
Этотъ хаосъ заунывныхъ звуковъ;
Нѣтъ, онъ раздастся на вершинахъ скалъ
И въ глубинахъ неизмѣримыхъ безднъ;
Иль въ сумрачныхъ краяхъ, лишенныхъ солнца,
Иль средь чудовищъ Нила ядовитыхъ,
Въ пустыняхъ безотрадныхъ и нѣмыхъ.
Но между тѣмъ, какъ глухо раздаваясь,
Моихъ проклятій эхо — тамъ разскажетъ
И про тяжелыя мои страданья
И про твою жестокость, эти звуки,
Распространясь по всѣмъ концамъ вселенной
Наполнятъ міръ.
Презрѣнье убиваетъ, подозрѣнье
Любое истощитъ терпѣнье, — ревность
Разитъ насъ ядовитымъ остріемъ;
Въ разлукѣ гаснетъ жизнь, и передъ страхомъ
Забвенья меркнетъ всякая надежда,
Но, о неслыханное диво! я
Живу, — живу томимый ревностью,
Разлукой, подозрѣньемъ и забвеньемъ.
Въ снѣдающемъ меня огнѣ — мой взоръ
Напрасно бъ сталъ искать луча надежды,
Да я и не хочу его, напротивъ,
(Чтобъ въ море бѣдъ всецѣло погрузиться)
Клянуся вѣчно убѣгать его.
Страшиться и надѣяться возможно-ль
Въ одно и тоже время? Лучъ надежды —
Какъ уловить подъ вѣчнымъ гнетомъ страха?
И мнѣ ли, мнѣ ль не ревновать? когда
Боль ранъ души моей мнѣ неустанно
О ревности лишь говоритъ. И кто
Молчалъ-бы, горькимъ опытомъ узнавши,
Что не напрасно онъ подозрѣвалъ,
Что грозный призракъ въ правду обратился
И правда обратилась въ ложь. О, ревность,
Палачъ любви! Тяжелыя оковы
Твои на эти руки наложи!
Презрѣнье! задуши меня!.. но горе
О вашей силѣ заставляетъ насъ,
Увы! позабывать.
И вотъ умираю наконецъ,
И чтобъ не зрѣть ни въ будущемъ, ни нынѣ,
Во вѣки радостнаго ничего,
Умру я съ той же мыслью, какъ и жилъ.
Скажу, что весело любить на свѣтѣ,
Что рабъ любви свободнѣй въ мірѣ всѣхъ.
Что та, которая меня сгубила,
Душой прекрасна также какъ и тѣломъ;
Что въ смерти я моей виновенъ самъ,
И что лишь зломъ своимъ любовь мила намъ.
О, эти мысли пусть убьютъ меня
Скорѣй, и вѣтры прахъ развѣютъ мой;
И эту душу примутъ пусть безъ лавровъ,
Безъ пальмъ на память вѣчную.
И ты, изъ-за кого я погибаю,
Изъ-за кого я проклялъ эту жизнь;
Пусть небо глазъ твоихъ не омрачится
При вѣсти о моей кончинѣ, — нѣтъ!
Я не хочу награды никакой,
За то, что отдаю — тебѣ я жизнь мою.