Выбрать главу

— Это заставляетъ меня думать, сказалъ Донъ-Кихотъ, что и моя исторія придется многимъ не по вкусу.

— Напротивъ, отвѣчалъ бакалавръ, какъ безгранично число безумцевъ, такъ безгранично число ея поклонниковъ. Автора ея упрекаютъ только въ недостаткѣ памяти, потому что онъ забылъ упомянуть о ворѣ, укравшемъ осла у Санчо. Въ самомъ дѣлѣ, намъ говорятъ, что оселъ украденъ, а между тѣмъ чрезъ нѣсколько страницъ мы опять встрѣчаемъ Санчо, благополучно разъѣзжающимъ на этомъ же самомъ ослѣ, не зная, какъ и гдѣ нашелъ онъ его. Авторъ молчитъ также о томъ, куда дѣвалъ Санчо сто монетъ, найденныхъ имъ въ извѣстномъ чемоданѣ; о нихъ нѣтъ потомъ и помину, а между тѣмъ всѣ интересуются знать, что съ ними сталось.

— Господинъ бакалавръ! отвѣчалъ Санчо, я не могу отвѣтить на ваши вопросы теперь, потому что у меня разстроенъ желудокъ, и я спѣшу вылечить его двумя стаканами чего-нибудь крѣпительнаго. Хозяйка моя ждетъ меня, но какъ только я покончу съ желудкомъ, я сейчасъ же приду отвѣтить вамъ на счетъ осла, денегъ, словомъ на счетъ всего, что вамъ будетъ угодно спросить меня. При послѣднемъ словѣ Санчо скрылся, не ожидая отвѣта бакалавра.

Донъ-Кихотъ оставилъ Караско обѣдать у себя, вслѣдствіе чего въ обѣду рыцаря приготовили лишнюю пару голубей.

За обѣдомъ гость и хозяинъ только и говорили о рыцаряхъ; послѣ обѣда они немного отдохнули, и когда вернулся Санчо стали продолжать прерванный разговоръ.

Глава IV

— Вы желаете знать, господинъ бакалавръ, сказалъ Санчо, возвращаясь въ прерванному разговору, какъ, кѣмъ и когда украденъ былъ мой оселъ. Извольте, я вамъ все разскажу. Въ ту ночь, когда укрываясь съ господиномъ моимъ въ Сіерра Морренѣ отъ святой германдады, послѣ проклятаго приключенія съ каторжниками и встрѣчи съ мертвецомъ, отправлявшимся въ Сеговію, мы углубились въ чащу лѣса, тогда измятые въ предшествовавшихъ битвахъ, мы уснули тѣмъ чудеснымъ сномъ, какимъ спятъ только на мягчайшихъ перинахъ, господинъ мой верхомъ на конѣ, облокотясь на копье, а я на своемъ ослѣ. Я спалъ такъ крѣпко, что всякій желавшій могъ поставить колья подъ четыре стороны моего сѣдла, и поддержавъ его такимъ образомъ вытащить изъ подъ меня осла.

— Происшествіе не новое, замѣтилъ Донъ-Кихотъ; нѣчто подобное случилось съ Сакрипантонъ, когда разбойникъ Брунель похитилъ у него лошадь при осадѣ Албраки.

— Наступилъ день, продолжалъ Санчо, и какъ только я пошевельнулся, такъ въ ту же минуту грохнулся всѣмъ тѣломъ на землю, за недостаткомъ четырехъ поддерживавшихъ меня ногъ. Приподнявшись съ земли я искалъ и не находилъ моего осла. Изъ глазъ моихъ брызнули слезы, и я началъ такъ громко вопить, что если авторъ нашей исторіи умолчалъ объ этомъ плачѣ, то онъ можетъ поздравить себя съ пропускомъ великолѣпнаго мѣста. Спустя нѣсколько времени послѣ того, какъ я послѣдовалъ за принцессой Микомиконъ, я узналъ на дорогѣ, одного изъ каторжниковъ, освобожденныхъ моимъ господиномъ. Этотъ-то негодяй, называвшійся Гинесъ Пассанонтъ, нарядившись цыганомъ, ѣхалъ на моемъ ослѣ.

— Ошибка не въ этомъ, отвѣчалъ Караско, а въ томъ, что авторъ заставляетъ путешествовать Санчо за своемъ ослѣ, прежде чѣмъ нашелся этотъ оселъ.

— Ну ужъ этого я объяснить не ногу, сказалъ Санчо: тутъ явный промахъ историка или типографщика.

— Ясное дѣло. Но что сдѣлалъ ты съ найденными деньгами? спросилъ Караско.

— Я ихъ издержалъ на себя и на свое семейство. Благодаря имъ, жена моя безъ сердца узнала о моихъ странствованіяхъ по слѣдамъ господина Донъ-Кихота, потому что еслибъ я вернулся домой безъ денегъ и осла, то не отдѣлался бы такъ дешево отъ моей супруги. Ну, хотите знать еще что-нибудь;— если хотите, спрашивайте меня теперь, когда я не прочь заговорить съ самимъ королемъ. Только прошу не допытываться, что принесъ и что издержалъ я. Если сосчитать всѣ палочные удары, доставшіеся мнѣ во время моихъ странствованій, и каждый изъ нихъ оцѣнить въ четыре мараведиса, то тысячи реаловъ не хватитъ на уплату и половины суммы слѣдующей мнѣ по этому счету. Господинъ бакалавръ! пусть каждый смотритъ на самого себя и оставитъ въ покоѣ другихъ; пусть не смѣшиваетъ бѣлаго съ чернымъ и помнитъ, что всякъ человѣкъ таковъ, какимъ Господь его создалъ, а иногда, пожалуй, и хуже.