— Милостивый государь, сказалъ онъ ему, если вы ѣдете по одной дорогѣ съ нами и не особенно торопитесь, то мнѣ было бы очень пріятно ѣхать вмѣстѣ съ вами.
— Откровенно сказать, отвѣчалъ незнакомецъ, я пришпорилъ мою лошадь, боясь, чтобы она не встревожила вашу.
— О, господинъ мой! воскликнулъ Санчо, въ этомъ отношеніи вы можете быть совершенно спокойны, потому что конь нашъ превосходно воспитанъ и чрезвычайно воздержанъ. Никогда ничего подобнаго съ нимъ не случается; только однажды въ жизни нашла было на него дурь, ну и пришлось же, ему, да и намъ вмѣстѣ съ нимъ, дорого поплатиться за это. Повторяю вашей милости, вы можете ѣхать совершенно спокойно, потому что когда бы нашему коню подали вашу кобылу между двухъ блюдъ, онъ и тогда не дотронулся бы до нее.
Незнакомецъ придержалъ своего коня, глядя съ удивленіемъ на Донъ-Кихота, ѣхавшаго съ обнаженной головой, потому что Санчо везъ шлемъ его, привязаннымъ, какъ чемоданъ, къ арчаку своего сѣдла. Но если незнакомецъ со вниманіемъ оглядывалъ Донъ-Кихота, то послѣдній еще внимательнѣе осматривалъ съ ногъ до головы господина въ зеленомъ плащѣ, показавшемся ему человѣкомъ значительнымъ и весьма порядочнымъ. На видъ ему было около пятидесяти лѣтъ; въ волосахъ его пробивалась едва замѣтная просѣдь; орлиный носъ, полусмѣющійся, полустрогій взоръ, манеры, осанка, словомъ все показывало въ немъ человѣка очень порядочнаго. Незнакомецъ же, оглядывая Донъ-Кихота, думалъ только, что онъ никогда въ жизни не видѣлъ ничего подобнаго. Все удивляло его въ нашемъ рыцарѣ: конь его, худощавость самаго всадника, его желтое лицо, видъ, оружіе, одежда, наконецъ вся эта фигура, подобной которой давно не было видно нигдѣ. Донъ-Кихотъ замѣтилъ съ какимъ любопытствомъ смотритъ на него незнакомецъ, и въ его изумленіи прочелъ его желаніе. Изысканно вѣжливый и всегда готовый услужить каждому, рыцарь предупредилъ вопросъ незнакомца. «Я понимаю,» сказалъ онъ ему, «ваше удивленіе; все, что вы видите здѣсь, кажется вамъ, конечно, совершенно новымъ. Но изумленіе ваше исчезнетъ, когда я скажу вамъ, что я одинъ изъ тѣхъ рыцарей, которые ищутъ приключеній. Я покинулъ мой домъ, заложилъ имѣніе, простился на всегда съ покоемъ и отдалъ себя на произволъ судьбы. Пусть она ведетъ меня куда знаетъ. Я вознамѣрился воскресить угасшее странствующее рыцарство, и вотъ съ давнихъ поръ, спотыкаясь на одномъ мѣстѣ, падая въ другомъ, подымаясь въ третьемъ, и преслѣдуя свои цѣли, являясь помощникомъ вдовъ, заступникомъ дѣвъ, покровителемъ сирыхъ и угнетенныхъ, словомъ, исполняя обязанности истиннаго странствующаго рыцаря. И, благодаря христіанскимъ, многимъ и славнымъ дѣламъ моимъ, я удостоился печатно пріобрѣсти всесвѣтную извѣстность. Тридцать тысячъ томовъ моей исторіи уже отпечатаны, и какъ кажется, ее отпечатаютъ еще по тридцати тысячъ томовъ тридцать тысячъ разъ, если только это будетъ угодно Богу. Но, чтобы ограничиться немногими словами, или даже однимъ словомъ, я скажу вамъ, что я странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, извѣстный подъ именемъ рыцаря печальнаго образа. Хотя я знаю, что похвалы самому себѣ говорятъ часто не въ нашу пользу, тѣмъ не менѣе не отказываюсь отъ нихъ, когда не нахожу вокругъ себя никого, кто бы могъ говорить за меня. И такъ, милостивый государь, ни этотъ конь, ни это копье, ни этотъ оруженосецъ, ни все это оружіе, ни блѣдность лица, ни худоба моего тѣла отнынѣ, вѣроятно, не станутъ болѣе удивлять васъ, потому что вы узнали, кто я и что я.» Донъ-Кихотъ замолчалъ и растерявшійся слушатель его долго не могъ придумать, что отвѣтить ему? Пришедши наконецъ въ себя, онъ сказалъ рыцарю: «вы совершенно угадали причину моего удивленія, но только далеко не разсѣяли его вашими словами; напротивъ того, узнавши, это вы такой, я право удивился несравненно больше, чѣмъ прежде. Возможное ли дѣло — встрѣтить теперь странствующаго рыцаря или напечатать рыцарскую книгу? Я, по крайней мѣрѣ, рѣшительно не могъ бы представить себѣ въ наше время никакого покровителя вдовъ, заступника дѣвъ, помощника угнетенныхъ и сирыхъ, и ни за что не повѣрилъ бы существованію подобнаго человѣка, еслибъ не встрѣтился съ вами лично. И дай Богъ, чтобы эта исторія, какъ вы говорите, уже напечатанная, вашихъ столько же великихъ, сколько истинныхъ дѣлъ, похоронила на вѣки самую память о безчисленныхъ подвигахъ разныхъ лжерыцарей, которыми нѣкогда полонъ былъ міръ, въ ущербъ истинно благороднымъ дѣламъ и истиннымъ исторіямъ.
— Ну, объ этомъ еще можно поспорить: истинны или ложны исторіи странствующихъ рыцарей? отвѣтилъ Донъ-Кихотъ.
— Какъ! неужели же кто нибудь можетъ усумнится въ ихъ лживости? воскликнулъ незнакомецъ.